— Хорошо, — пробормотал папа.
Старушка подвинулась, давая папе место, но как раз в этот момент появилась Вика.
— Наконец-то! Здравствуй! Ты с отцом? Здравствуйте! — Вика протянула руку отцу. — Виктория Сергеевна.
— Василий Прокофьевич, — сказал папа, своей большой рукой осторожно пожимая маленькую руку Вики. — Вот мы…
— Идемте скорее, а то Карелин ждет и ругается.
— Идемте, идемте, — согласился папа.
И все трое решительно зашагали по лестнице. А сидевшие в вестибюле враждебно смотрели им вслед.
— Счастливая, — вздохнула крупная девочка.
— Почему без очереди? — послышался чей-то недовольный голос.
— Наверное, есть связи… знакомый режиссер, — отозвалась женщина с копной желтых крашеных волос.
— Может быть, у нее талант? — вставила слово ее соседка, удивительно похожая на девочку, сидящую рядом с ней.
— Талант! — вспылила желтоволосая. — Вы посмотрите на ее лицо!
Последних слов Инга не слышала. Она с папой уже поднималась по лестнице.
Режиссер Павел Карелин был худой, длинный и бородатый. Борода мешала ему улыбаться, заслоняла улыбку. Но Инга по глазам чувствовала, что он улыбается. Зачем только он отрастил бороду? Чтобы казаться старым? Или чтобы никто не замечал, когда он улыбается?
— Здравствуй, Инга, — сказал режиссер.
Откуда он узнал, что ее зовут Инга?
— Здравствуйте, — прошептала девочка, машинально согнула в коленях ноги и распрямилась. — Это мой папа.
Режиссер назвал свое имя и протянул папе руку.
— Вы садитесь в кресло. Курите. А мы с Ингой поговорим.
— Да, да, — согласился папа. — Спасибо. Может быть, я покурю в коридоре?
Но, повинуясь режиссеру, опустился в кресло, достал сигарету. Спичек, правда, у него не оказалось. Но тут перед ним возникла Вика. Она щелкнула зажигалкой, зажатой в кулаке, и поднесла огонь к кончику сигареты.
— Не стоит беспокоиться, — сказал папа, однако охотно воспользовался огнем.
А Вика уже снова исчезла.
— Ты любишь землянику? — спросил режиссер Ингу, когда они остались одни.
От этого вопроса сразу запахло сладкой земляникой. Так после леса пахли мамины руки. А подушечки пальцев были розовыми от ягодного сока.
— Люблю, — ответила Инга и покосилась на дверь.
— А я больше люблю чернику, — признался режиссер. И девочке показалось, что борода у него не настоящая, а приклеенная. И если сорвать бороду, то он окажется молодым-молодым, совсем мальчишкой. — Я больше люблю чернику, хотя от нее зубы и язык становятся черными. Помнишь?
Инга кивнула.
— И еще я люблю, — продолжал режиссер, — растереть между ладонями зелень можжевельника. Тогда от рук долго пахнет хвоей.
Запах земляники незаметно улетучился, и в комнате запахло смолистой хвоей. Инга увидела лес. Почувствовала под ногами мягкий, слегка пушистый мох. Потом лес кончился, и она увидела луг с белыми колесиками ромашек. Эти колесики от ветра катились по всему полю. А мама наклонялась и собирала их в букет. От ромашек — от желтых кружочков в середине — пахло медом. Так же, как от больших банок в бабушкином буфете.
— Я люблю ромашки, — сказала Инга, — и мама тоже…
— И мама тоже? — переспросил режиссер. — Ты никогда не снималась в кино?
— Нет, — призналась Инга и испугалась своего ответа.
Может быть, режиссер сейчас скажет: «Тогда отправляйся домой». Но режиссер довольно улыбнулся и сказал:
— Очень хорошо. Девочка должна быть девочкой, а не артисткой. Я тоже попал в кино случайно.
— Случайно? — удивилась Инга. — Вас Вика нашла… на улице?
Режиссер засмеялся.
— Я сам себя нашел. Работал на заводе. Играл в народном театре. Ты тоже сама себя найдешь.
— Я нашла, — сказала Инга, — я буду, как мама, врачом.
— Будешь лечить детей?
— Нет, я буду ездить на «скорой помощи»… Я надену мамин белый халат. Он будет впору… когда я вырасту.
— Кино не помешает тебе, Инга, — сказал Карелин.
— Не помешает, — согласилась Инга и вопросительно посмотрела на режиссера. — А что надо делать?
— Быть самой собой.
— Как это — быть самой собой? — удивилась девочка. — Я не умею…
— Ты сможешь, Инга. — Режиссер положил на плечо девочки руку. Рука у него была тонкая, длиннопалая, как у музыканта. Инга почувствовала на плече тепло. — Понимаешь, наш фильм о женщине-ученом, которая все время проводит в экспедициях.
— А я?
— Ты — ее дочка. Ждешь ее каждое лето. Все хочешь поехать с ней к морю. И ничего не получается.