Наконец Таня решилась позвонить.
— Где ты пропадаешь? — спросила мама.
И по тому, как мама спросила: «Где ты пропадаешь?», по ее глазам и по ее спокойным движениям Таня поняла: мама ничего не знает. Тогда Таня сказала:
— Сядем.
Мама удивленно посмотрела на дочь и села. Таня тоже села.
— Ты ничего не знаешь? — на всякий случай спросила Таня. — К тебе не приходили из школы? И про пожар ты тоже ничего не знаешь?
— Про какой пожар? — мама поднялась со стула.
— Сиди. Не в этом дело. Я хочу тебе сказать… Я бросила школу.
Пройдет время. Многое забудется. Отойдет в тень. И будет казаться, что все произошло просто, как-то само собой. Вошла в дом. Сказала маме: «Я бросила школу».
Услышала ответ:
— Не городи чушь.
— Нет, я серьезно. Бросила. Поступила на работу.
— На какую работу?
— Как ты советовала — в цирк.
— Я тебе не могла советовать такую глупость.
— Вспомни, мама. «Тебе впору идти работать в цирк».
— Дай мне сигарету.
Мама долго курила, не произнося ни слова. Она переваривала новость, которую преподнесла ей Таня. Она мучилась и потому молчала. Она почувствовала себя беспомощной, старой, ни на что не способной. Дочь вышла из-под ее крылышка. Делает что хочет. Сегодня бросила школу и поступила в цирк. Завтра приведет за руку парня и скажет: «Знакомься, это мой муж…» Но после будет казаться, что мама просто надулась и молча курила.
Таня сидела на стуле. Прямая. Спокойная. Так, по крайней мере, казалось маме. Спокойствие дочери выводило ее из себя. Она с трудом сдерживалась. И потом ей тоже будет казаться, что Таня была спокойной. А Таня чувствовала себя побитой и чудом спасенной.
— Что ты собираешься делать в цирке? — глухо спросила мама.
— Не бойся, — сказала Таня, — я не буду выступать на манеже с клоунами. Работа у меня простая: я чищу клетки, чищу рыбу, ухаживаю за морскими львами. Они очень славные. Я тебе когда-нибудь покажу их. И вообще, мама, ты не волнуйся. У меня все в порядке… А в школу я никогда не вернусь.
Надо отдать должное маминой выдержке. Она не закричала. Не нахлопала дочку по щекам. Она молча курила. И все силилась найти смысл в поступках дочери. И не находила этого смысла. Чтобы легче понять дочь, она вспомнила себя в Танины годы.
— Я тоже бросила школу, — тихо сказала мама. — Но я не делала глупостей, не поступала ни в какой цирк, а ушла на фронт. Стала зенитчицей. По ночам мерзла на посту и прислушивалась к шуму моторов. Один раз обнаружила самолет, который там, впереди, прозевали. Подняла батарею по тревоге. Самолет отогнали. Потом про меня написали в газете «Тревога». У меня где-то хранится эта газета…
— Мама, все будет хорошо, — тихо сказала Таня. — Вот увидишь. Я поступлю в вечернюю школу. Ты уж не сердись.
— От тебя пахнет рыбой, — сказала мама.
— Ну да, мы с Викториной Сергеевной начистили тридцать килограммов. У меня руки покраснели.
Мама встала и пошла на кухню.
Что еще было в этот день? Ах да, опять на глаза попался Павлик. Он нес в комнату чайник.
— Я купил Нине цветов, — сообщил он, глядя в стенку.
— Молодец, — похвалила его Таня. — Она была счастлива?
— Да, она обрадовалась. Она сказала, что я первый, кто купил ей цветы… Но лучше бы я купил их тебе.
— Иди пить чай, — отрезала Таня.
— Успею… Ты не думай, она в самом деле обрадовалась. Потом я угощал ее мороженым.
— Тебе больше некому это рассказывать?
— Некому. Я ребятам не говорю. Они ведь только посмеются. Я и цветы завернул в газету, чтобы никто не смеялся. А что?
— Все в порядке, — сказала Таня и пошла к себе.
— Рыжая команда, как наши дети?
— Резвятся.
— Как у них животы?
— В порядке.
— Ты им не давала рыбы?
— Нет.
— Не врешь?
— По одной рыбке.
— Подлизываешься. Надо завоевывать любовь не рыбками. За рыбки каждого полюбят. А ты без рыбок.
— Я им витамины давала.
— Лопают?
— Еще как!
Таня стояла в клетке. На ней был огромный фартук до земли и косыночка, которая аккуратно скрывала волосы. Из бассейна торчали три острые мордочки. Массивных гладких тел не было видно, и казалось, что их вообще нет, а есть маленькие зверьки с маленькими мордочками. Они выглядывали из воды и смотрели то на Таню, то на Викторину Сергеевну.