И констатировал про себя фиаско. Помощь, которую он предложил, дочери не понравилась.
Он только и мог, что, дойдя до машины, обнять Аглаю и вручить ей пару пачек нервина. После самоубийства Нары Аглая взяла обыкновение, прощаясь, не целовать Елисея в щеку, а обнимать, прижимаясь грудью – как будто тампонировала отцом разверстую в груди рану.
Глава 5
Нервин помогал Аглае не очень. Она чувствовала себя пришибленной, плохо соображала, но все равно заснуть могла только к рассвету, и все равно в груди у нее было такое ощущение, какое бывает во рту, когда удалили зуб.
Есть не хотелось, видеть никого не хотелось, делать ничего не хотелось. Куратор курса разрешила Аглае какое-то время не посещать занятия, но день после похода к психиатру был не такой день. В институт надо было пойти. Должен был явиться психолог, чтобы подготовить студентов к скорой встрече со следователем. Аглая не могла понять, как это – человек погиб, а шестеренки общественных отношений крутятся: деканат запускает процедуру отчисления погибшего студента, комендант общежития выписывает погибшего студента с его временной жилплощади, следователь инициирует проверку по факту… Куратор сказала Аглае, что психолог поможет ей справиться с этой растерянностью, и надо было идти в институт. И еще надо было поесть. Аглая не ела третьи сутки.
Она приняла душ и помыла голову. Но приятного ощущения чистоты не возникло, а запах шампуня раздражал своей неуместностью.
Аглая пришла в кухню, поставила сковородку на огонь, достала из холодильника яйцо, но оно показалось ей грязным, омерзительно грязным. Она долго терла яйцо щеткой со средством для мытья посуды, потом наконец разбила о край сковороды. Яйцо зашкварчало, желток выглядел даже привлекательно, но белок выглядел отвратительно, казалось, что на сковородке жарится человеческий глаз. Аглая перевернула яйцо и представила себе, как касается глазом раскаленной сковороды.
Хлеб тоже казался грязным. Аглая отправила его в тостер, чтобы хотя бы дезинфицировать. Вытащила из ящика чистые нож и вилку, помыла их и обдала кипятком. То же самое проделала и с тарелкой. Достала вилкой хлеб из тостера, положила на хлеб жаренное до хруста яйцо и, давясь, съела. О том, чтобы прикоснуться к еде руками, пусть и трижды вымытыми, не могло быть и речи.
Оделась и вышла на улицу. Погода была пасмурной, но без дождя. Аглая шла к метро, благодаря холодному воздуху тошнота вскоре отступила. Переулок был тихий. Аглая отчетливо, даже обостренно слышала звук своих шагов и далекое пение. Пели в церкви. Хор женских голосов начинал псалом, обрывал через несколько тактов и начинал снова – видимо, репетировали. Аглая никогда не ходила в церковь и не разбирала церковнославянского языка, но тут вдруг в переливах многоголосья отчетливо услышала: «Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси». И зашла. В церкви было пусто. В правом приделе пели четыре молодые женщины, в лавке у входа что-то возилась старушка, похожая на Аглаину первую учительницу, а со стен смотрели совсем не приветливые лики святых.
Аглая подошла к старушке:
– Если человек покончил с собой, куда свечку поставить?
Старушка подняла глаза. Взгляд ее был сочувственный, но непреклонный:
– Нельзя молиться за самоубийц, милая. Нельзя.
Аглая вспыхнула и бросилась вон из храма. Но перепутала дверь и очутилась не на улице, а в маленьком церковном садике внутри ограды. Тут цвели последние георгины. Почти скрытый ими, сидел на лавке священник лет пятидесяти, с седой короткой стрижкой и без бороды – он скорее был похож на музыканта, чем на священника.
– Вы ко мне? – спросил он, вставая.
– Нет, – Аглая смутилась, – я случайно. Перепутала дверь. Простите. Здравствуйте.
– Здравствуйте, – улыбнулся священник, жестом приглашая Аглаю посидеть с ним на лавочке. – Вас что-то взволновало? Александра Петровна обидела? Она у нас строгая. Поскольку юбка у вас длинная, полагаю, пожурила за отсутствие платка.
Голос у священника был тихий и ласковый. Он обладал чудесным свойством как будто бы заполнять пустоту у Аглаи в груди. Аглая села рядом со священником на лавочку и безошибочно определила по запаху, что священник только что курил. Это понравилось Аглае – человеческая слабость.
– Так что же там стряслось?
– Я спросила, как поставить свечку за самоубийцу.
– А-а-а. – Священник помолчал. – Я вас научу. В левом приделе есть такой, как сказать, столик с подсвечниками. Он называется «канун». Берете свечку, подходите, осеняете себя крестным знамением, ставите свечку и молитесь как умеете за… кто у вас умер?