Михал Михалыч (смотрит в записную книжку, приготовил карандаш). Как?
Катя. Так. А песню (с нажимом) нелегко сложить.
Слегка кивает Лоре.
Михал Михалыч. Хорошо. (Пауза.) А подруга есть?
Катя. Есть. (Сбита с толку.)
Михал Михалыч. Но нам чтобы изолированная комната и хозяйственная.
Катя (со слабой улыбкой). Вы дерзкий.
Михал Михалыч. Ладно, ладно.
Катя. Есть. На радио. В отделе жизни СССР. Лет сорок… редактор. Жених погиб на фронте. Но не девушка.
Михал Михалыч. Хорошо! Дальше.
Катя. Комната на Каляевской.
Михал Михалыч (записывает). Далековато, но дальше.
Катя. Поет в хоре.
Михал Михалыч. Снимем. Дальше.
Катя. Тома Скорикова. (Бросает взгляд на Любу, та отворачивается.)
Михал Михалыч (записывает). Хозяйственная?
Катя. Просто жадная.
Михал Михалыч (взволновавшись). Сильная женщина. Надо же! Толстая?
Катя. Наоборот. Нога сороковой размер.
Михал Михалыч. Я тебе, Катя, отзвоню на днях. Завтра я так, (пауза) так… Погребение – тринадцать тридцать, завтра вечером к ней можно зайти?
Катя. Ну… Не знаю. Я спрошу.
Эра. Может быть, вызвать скорую?
Нета (поднявшись). Любимые, родные! Мы снова вместе!
Катя отходит от Миши, делает шаг к дивану. Пауза. Лика наконец решила, что настал момент.
Лика. А теперь, мать и другая дочь, поцелуйтесь и простите друг другу!
Катя (осторожно начинает приближаться к дивану). Мама! Мама! Мама! (Плачет.)
Люба (предостерегающе). Мама! Мама!
Лора (зовет). Мам! А мам!
Эра (укоризненно, Лике). Мама.
Люба (отчаянно вопит). Мама!!! (Приникает ухом к ее груди.)
Эра (тихо, Лике). Мама.
Лика. Катя, иди ко мне.
Нета (садится). Она нас бросила, забросила и еще ждет чего-то. Семнадцать лет не писала.
Катя. Ты тоже не писала.
Нета. Теперь под нашу марку ей дали квартиру.
Люба. Мама, тебе плохо.
Катя и Лора идут к выходу.
Михал Михалыч (поймав Катю). Так вам сразу отзвонит Лёва, Майкин племянник, он стал холостой, мы ему везде ищем. Большие претензии, но я чувствую, что это то. Вы бы подошли тоже, но изолированная комната, вот в чем вопрос.
Катя, захлебнувшись слезами, кивает и уходит с Лорой.
Михал Михалыч (Саше). У них одно имущество – черная сумка. Одна черная сумка, обе за нее держатся. Хорошо, они разрешили купить себе по пальто, по ботинкам и по платку на голову. Они потеряли всё. В купе они спали валетом на одной полке. С нами ехал человек, некто Железняк, герой Гражданской войны. Он семнадцать лет был там, гораздо дальше их и не так, как они. Он сказал, что не ждет ничего, только хочет увидеть дочь, которая родилась без него. Жена от него отказалась сразу же в первые дни ареста. Тот майор, который вел его дело по реабилитации, сказал, что вам вернут всё: партбилет, ту же квартиру, ту же работу. Он сказал, что ту же квартиру невозможно, там давно другие люди, а работал он директором на заводе, который производил серпы, косы и лобогрейки.
Нета. Саша, как хорошо, что в такой день ты с нами. Я помню тебя юным. Ты и Любка были детьми.
Саша. Как раз я собрался уходить, так что действительно.
Эра. Совсем?
Лика. Нет, у моего Саши просто-напросто роман, как у каждого женатого мужчины.
Саша. Почему роман? Кто тебе сказал?
Эра. Оля, торопись поговорить с отцом, пожалуйся ему. Как тебе тяжело дома, как тебя попрекают куском хлеба и тарелкой супа. Не дают гулять по ночам. Тычут в морду.
Саша. Терпи, дочь моя старшая.
Эра. Я что говорила?
Саша. Терпи, дочь моя старшая.
Оля (опустив голову, плачет). Не могу. Возьми меня с собой.
Эра. Правда, возьми нас с собой в Березай! Тебе сразу под нас сунут квартиру. Оля будет работать писарем в штабе, я в прачечной, старшиной, Машка и Сережа пойдут в юнги.
Лика встает.
Мама уже в форме, только фуражку осталось.