— Что же ты, повелительница гор? — сказала Катя вслух. — Правнучку свою волшебством одарила, а до внука тебе и дела нет. Мучается он от чужого колдовства и погибает, и уж кому как ни тебе помочь бы ему. Жестокая ты, бессердечная! Одно слово — каменная.
Тут у нее внезапно закружилась голова, и все вокруг изменилось…
Катя не видела, как начала бледнеть луна, как небо за окном зарумянилось, призывая июньский день. Там, где находилась она сейчас, не было дня, да и ночи, пожалуй, не было. Медь горела рыжим солнцем, сияли россыпи самоцветов, волшебно переливались пещерные кристаллы, радужно расцвечивая тьму.
Хозяйка Медной горы сидела на каменном выступе, и Катя сразу поняла, что это она, Малахитница, хотя представляла ее совсем иначе — величавой рослой красавицей с ликом, словно высеченным из камня. Перед ней же была невысокая худощавая девица в длинном малахитовом платье, которая нетерпеливо постукивала ножкой, вертела в пальцах кончик густой черной косы, а лицо у нее было живым и изменчивым, и сейчас на нем явно читалось выражение досады. «Ящерка…» — всплыло в мыслях у Кати.
— Ох, и упрямы же вы, люди, — заговорила Малахитница. — Нигде от вас покоя нет, и в Подгорье найдут. Что ты ко мне взываешь, девушка? Зачем чужой перстень надела? Опасно такой, как ты, ничем с Запредельем не связанной, играть с моим волшебством. Ладно. Говори, что хотела.
— Да ты, наверное, и сама знаешь, Хозяйка.
— Положим, знаю. Только чего же ты от меня ждешь? Не для того ли я оградила своих дочерей от всякого чародейства, чтобы слез потом никто не лил? Но вы, люди, такие, уж если чего захочется — вынь да положь. Дочь моя своевольничала, колдовством черным баловалась, а жесткой и бессердечной я у вас выхожу, так получается?
Катя почувствовала, что краснеет.
— Прости, Хозяйка.
Малахитница махнула рукой.
— А, чего уж там. Привыкла, и не такое слышала. И что такое любовь, мне тоже ведомо. Вот только как внуку помочь, не знаю. Моя волшебная сила — она ведь по наследству только женщинам может передаваться. Алексею-то самому справляться придется. Впрочем…
Хозяйка Подгорья внимательно посмотрела на Катю, в ее темно-зеленых глазах зажегся лукавых огонек.
— А что, если через тебя попробовать хотя бы толику своей силы ему передать? Будешь мне внучкой названной, ха-ха! Но осторожней — для тебя это может чем-нибудь и худым обернуться. Согласна?
— Согласна, — тут же ответила Катя.
— Смотри, не шутки с тобой шучу. Теперь и тебя наше Запределье коснется. Что угодно может статься.
— Я не боюсь.
— Хорошо, коли так. Протяни-ка ко мне руку с перстнем. Лизе он все равно не сгодится. Надо же, как сложилось, через нее с Воронами я породнилась, никогда бы не подумала… Давай руку, не медли.
Малахитница легко соскочила с камня, подошла к Кате вплотную, стянула перстень с ее пальца и поднесла его к губам. И что-то едва слышно зашептала, словно тайно с ним о чем-то говорила.
— Держи, — сказала она вскоре, возвращая назад зачарованный малахит. — Отдашь Алексею. Не сможешь ты — пусть Лиза передаст, сама только не надевает… и никто пускай не надевает, кроме Алексея. От тебя — к нему. Поняла, Катя?
— Поняла, Хозяйка.
— Тогда ступай.
И все расплылось в единое мгновение, потеряло очертания, растаяло. Катя открыла глаза. Было уже утро. Она по-прежнему сидела в кресле, в гостевой спальне Вороновского дома, но не помнила ни что это за комната, ни как она здесь оказалась. Сознание оставалось размытым, будто застряло где-то между Запредельем и привычным миром…
Глава 33. Забвение
Катя обычно поднималась с рассветом, не то что столичные барышни, а вот сегодня что-то заспалась. И потому ближе к полудню Лиза решила сама заглянуть в спальню для гостей. К ее удивлению, Катя, кажется, и не ложилась. Она сидела в кресле у окна и повторяла словно в бреду:
— Перстень… Отдашь Алексею… Не сможешь ты, пусть Лиза передаст. И никто, кроме него, пускай не надевает… От тебя — к нему.
Лиза послушала-послушала, да и побежала за мужем.
Федор тоже внимательно вслушался в слова Кати и еще кое на что обратил внимание.
— Лизонька, — спросил он, — а почему у Катерины Васильевны твой малахит на пальце?
Лиза сокрушенно вздохнула.
— Боюсь, это я виновата. Она у меня попросила, ну я и дала… мне показалось, для нее это важно.
Федор приподнял руку девушки с перстнем, потом осторожно стянул его у нее с пальца.