Такова странность человеческой натуры. Раньше Измайлов, уверенный в чувствах Кати, изо всех сил старался отдалить ее от себя, но сейчас, убедившись, что она действительно его не помнит, ощутил бессилие, растерянность, странную злость, непонятно на кого направленную. На себя, быть может. И ему так захотелось вернуть себе прежнюю Катю!
А нынешняя была слишком спокойной, даже, на первый взгляд, умиротворенной, и все же он чувствовал, что глубоко внутри у нее — душевный разлад.
— Вы меня совсем не помните? — переспросил Алексей безнадежно. — Впрочем, простите, я не хочу досаждать вам вопросами. Я был другом вашего покойного отца…
— Папеньку я прекрасно помню, — тихо ответила Катя на его невысказанный вопрос. — благодарю вас. Я знаю, что настоящих друзей у него было очень немного.
Она смотрела на него доброжелательно, с теплотой во взгляде. Алексей чувствовал, что нравится ей. Может быть, она все же его любит, хотя и не осознает? И забыла именно потому, что слишком сильно задел он ее душу? А душе-то нужно сейчас излечиться, восстановиться от неудачного соприкосновения с другим миром… и ничто не должно ее тревожить.
Помнит все остальное… но если забываешь любовь — не есть ли это полное забвение?
Глава 34. Наследие
Со всеми этими терзаниями Алексей Никитич не обратил ни малейшего внимания на появившегося среди челяди парня Сеньку, нанятого ключницей с рассеянного согласия барина. Сенька определенно ей нравился, услужливый, расторопный, веселый. И никто не знал, что этот пронырливый парень и подслушивает, и подсматривает, и ни одного слова не оставляет без внимания. Умел он прикинуться, что в одно ухо влетает, в другое вылетает. Сенька даже из особого усердия сам вызвался съездить в Тумарино с каким-то поручением. А то, что там разболтался с местным людом о том о сем, да и о господских делах посудачили, так ничего ж странного, бывают такие вот говорливые…
Так благодаря своему шпиону барон Максимилиан имел самые точные представления о том, что творится в Яблоньках и что сильнее всего волнует сейчас их хозяина.
Барон был доволен, но говорил себе: «Надо подождать. Черная ночь уже близко…»
Незадолго до этой ночи он встретился с Сенькой и долго ему что-то втолковывал. Повелел напоследок:
— Принесешь мне ее письмо. Любое. Главное, чтобы ее ручкой было писано. И не перепутай!
Сенька быстро смекнул что к чему. Барин свои бумаги хранил в запетой шкатулке, но долго ли умеючи… А там даже искать не пришлось, Катино письмо Измайлов часто перечитывал и глубоко среди других бумаг не запрятывал.
Заперев шкатулку так же, как и отпер, Сенька тут же кинулся на постоялый двор в соседнюю деревню, где тихо-мирно проживал барон, и где никто на него, чудаковатого безобидного старичка, не обращал внимания.
— Жди! — коротко приказал Максимилиан, заполучив письмо. Он выставил Сеньку за дверь, выдав ему на водку, сам же заперся в комнате. Достал два письма, заранее написанные им самим, посыпал их синеватым светящимся порошком, и положил на одно из них письмо Кати. Подержал с минуту, потом то же самое проделал со вторым. Оба его письма сделались написанными как бы Катиным почерком, и никто бы не распознал эту сотворенную с помощью магии подделку.
Максимииан вновь позвал парня, отдал ему все три письма — подлинное и два поддельных, повторил свои распоряжения и отпустил с задатком, сказав напоследок:
— Проболтаешься или предашь — прокляну, сильно пожалеешь!
И мрачный, опасный огонек в его странных глазах заставил Сеньку поежиться.
Вот и наступила очередная черная ночь, когда возрастает стократно сила злого колдовства. Этой ночью Измайлов спешил верхом в сторону Залесска, к заброшенному особняку. Этот дом — вернее, каменного медведя возле него — указала ему Катя в письме, что он получил нынче вечером. Она подробно описала дорогу и место, где они должны были встретиться. Что письмо от Кати, Алексей ничуть не усомнился — это был ее почерк, который он прекрасно изучил, читая и перечитывая столь взволновавшее его послание. И хотя все это казалось ему странным, не приехать он не мог.
«Алексей Никитич, ежели хотите помочь мне вернуть память, приезжайте непременно, — писала она. — Эта ночь особенная, и зачарованное место, у нас все может сложиться. Лизонька говорила, что вы мой друг, что вы ко мне расположены, и я верю, сердцем чувствую, что это так. Только никому не говорите, не то не сработает заклятие! Я очень, очень на вас надеюсь. И очень хочу вспомнить вас».
Старый немецкий дракон, вынужденный несколько десятков лет провести исключительно в человеческом облике, почитывал на досуге сентиментальные романы и сам упражнялся в сочинительстве. Он был уверен, что стиль молодой влюбленной женщины передал недурно, хотя и пришлось писать по-русски. А то, что ему были известны подробности… что ж, и в Яблоньках, и в Тумарино были слуги, охочие до секретов своих господ, не брезговавших и подслушать что-то порой, а уже дело Сеньки было этим воспользоваться…