В другие дни она утверждала, что у нее просто нет настроения писать, и для нее это было настолько нехарактерно, что Лили обеспокоенно спрашивала:
– У тебя все в порядке?
Но сегодня утром новая работа Греты смотрелась прелестно. Грета непринужденно болтала, как и каждое утро на этой июньской неделе.
– Я, наверное, не рассказывала тебе, что однажды просила мою мать мне позировать. Это было в войну, когда я уезжала в Пасадену. Она тогда вела себя как полновластная хозяйка, управляла домом и садом, выискивая любой неподстриженный кустик. Можно было только посочувствовать садовнику, если он пропускал на газоне хоть одну травинку. Как-то раз я спросила, не желает ли она попозировать мне для портрета. Она подумала и сказала, чтобы я согласовала время с нашим дворецким, господином Ито. В результате я договорилась на пять сеансов в столовой для завтраков, где по утрам был хороший свет. Я тогда встречалась с Тедди Кроссом, и мать знала об этом, но даже слышать ничего не хотела. Мне восемнадцать, мое сердце едва не разрывается от любви, и все, о чем я могу думать и говорить, – Тедди. Как он рассуждает обо всем неторопливым, спокойным голосом. Какие у него покатые плечи. Какие мягкие волосы. Но мать не позволяла мне ни одного слова о Тедди. Стоило мне заикнуться о нем, как она протестующе вскидывала ладонь. И вот пять дней она позировала мне в столовой для завтраков, сидя во главе стола спиной к окну, за которым росла бугенвиллея. Тогда как раз накатила волна осенней жары, и я видела капельки пота над верхней губой матери. В общем, мне оставалось лишь прикусить язык и молчать о своих чувствах.
– И что в итоге вышло? – поинтересовалась Лили.
– Ты имеешь в виду портрет? О, мать его возненавидела. Сказала, что на нем кажется себе злобной, хотя на самом деле это не так. На портрете она выглядит как мать, которая хочет удержать дочь от опрометчивого шага, но понимает, что ее усилия тщетны. Она знала: ничто не остановит меня в моем желании быть с Тедди. Да, мама все это знала и поэтому пять дней кряду сидела с поджатыми губами, неподвижно, как статуя.
– Где он сейчас?
– Портрет? В Пасадене. Висит в зале на верхнем этаже.
В эту минуту Лили решила: пора обо всем рассказать. Таиться больше нельзя. В жизни Эйнара был чудовищно длинный период – с того момента, как Ханс сбежал из Синего Зуба, и до самого знакомства с Гретой в Академии, – когда он жил, не имея рядом никого, кому мог бы доверить свои секреты. Лили помнила, каково это – вариться в котле собственных мыслей и ощущений без возможности их с кем-то разделить. Грета изменила жизнь Эйнара, и это Лили помнила тоже: чувство благодарности, осознание, что одиночество наконец-то отступает. Разве можно после такого поступать с Гретой нечестно?
– Мне нужно тебе кое-что сказать.
Грета что-то пробормотала себе под нос. Не отрывая глаз от холста, она покрепче воткнула в прическу черепаховый гребень. Ее рука двигалась быстро, кисть несколько раз касалась полотна, затем порхала над керамическими баночками с красками и вновь возвращалась к почти законченному портрету.
Но какую новость сообщить первой? Рассказать ли о том, как несколько недель назад, перед тем как взойти на борт «Альберта Херринга», Хенрик выудил из кармана пальто кольцо с брильянтом, и о странном, сладостном смущении, охватившем обоих, когда кольцо не налезло на палец Лили? Или о телеграмме из Нью-Йорка, в которой Хенрик описывал их будущую квартиру в доме с фасадом из белого камня на 37-й Восточной улице? А может, о последнем письме от доктора Болька, где он спрашивал, скоро ли она приедет, и говорил, что с нетерпением ждет встречи? Да, с чего все-таки начать?
– Все это так непросто, – сказала Лили, представляя искаженное от шока лицо Греты и кулаки, сжавшиеся в гневе. Жаль, что иначе нельзя – для нее и Греты. – Не знаю, как начать…
Грета отложила кисть.
– Ты влюблена?
В квартире этажом ниже хлопнула дверь. Послышались тяжелые шаги, затем распахнулось окно. Лили откинулась на спинку стула с веревочным сиденьем. Поразительно, но Грета догадалась! Лили не могла поверить, что Грете все известно, – она ведь была убеждена, что та непременно попытается помешать, если узнает о сердечной привязанности Лили. Только теперь она поняла, как сильно ошибалась в Грете. В который раз.
– Да, – подтвердила Лили.
– Уверена?
– Полностью.
– А он тебя любит?
– Самой не верится, но – да, любит.
– Ну, в таком случае все остальное не важно, верно?
Солнечный луч упал на лицо Греты, и Лили подумала обо всех вечерах, когда Грета расчесывала ей волосы, прижимаясь грудью к ее спине. Об общей кровати и о том, как соприкасались в постели их мизинцы. О том, как утренний свет озарял безмятежные черты Греты и Лили целовала ее в щеку, мысленно восклицая: «Ах, если бы я была такой же красавицей, как ты!»