— Миша Ушаков… его не стало. Он умер от ран… Никак я не могла осознать этого сразу. Я плакала. Но разве слезы могут выразить всю боль, всю тоску? Я пошла к Прасковье Васильевне[4]. Я никогда не забуду этого вечера. Я переступила порог и упала ей на шею со слезами. Мы обе плакали и говорили только о нем. Только о нем! Всю ночь…
Я вспоминала все, что касалось его. Помню всю историю нашей любви, начиная с апрельского вечера и кончая последней вечеринкой — все, все. Как он умел любить! Как он любил! Помню его слова, когда он говорил: «Я люблю тебя. Что для тебя сделать? Говори, я сделаю все — возможное и невозможное».
И никогда уже не повторит он этого. Помню, как в те вечера, когда мы были вдвоем, нам было так хорошо, что мы молчали, молчали по целым часам и слушали чудесную музыку внутри себя. Тогда он говорил: «Зачем я не умею плакать, я готов заплакать от счастья».
Дивные, никогда не забываемые минуты! В одну из таких встреч он сказал мне свою тайну, которую, кроме меня, не знает никто на свете. А я… Я тоже любила его. Странно, дико, но все же любила. И страдала сама, и причиняла ему жестокие страдания. Сколько мелких, ненужных неприятностей сделала я ему и сколько крупных огорчений. Ведь он, оказывается, все-таки плакал на последней вечеринке… Он плакал, он, никогда не знавший слез. Он тогда обещал прислать мне стихи, которые написал для меня, и… не прислал. А может быть, и послал, да они не дошли до меня.
И от него остались у меня две фотографии, на одной из которых надпись: «Любимой»; ключ, бронзовый цветок да прядь волос, черных и мягких. Его волос. Вот и все.
И никогда, никогда уже не увижу я его, не поцелую, не почувствую его рук, таких сильных и нежных. Все. Конец всему.
Знаю твердо: никто, никогда не будет любить меня так, как любил он. Никто! Это была предельная любовь. И как он умел выражать ее! Боже мой! Как я несчастна!
И почему именно он? Такой смелый, сильный, такой умный и тонкий в чувствах. Такой замечательный человек. Таких единицы среди тысяч. И погиб…
А умер он в 11 часов 50 минут 31 декабря. 10 минут не дожил до Нового года. А я в это время как будто чувствовала. Там, на вечере в третьей школе, где-то в глубине души жила жуткая тоска.
Нет Мишки. Моего Мишки!
Нет и никогда не будет.
Возможно ли это?
Заявление Ины в райвоенкомат
Дорогой товарищ!
Я обращаюсь к Вам с большой просьбой, которую, надеюсь, Вы сможете выполнить.
Я очень прошу Вас взять меня в ряды действующей Красной Армии. Дайте мне любую работу, любое задание, я приложу все силы, чтобы оправдать доверие.
Мне скоро будет восемнадцать лет, я кончила курсы сандружинниц, работала всю осень в госпитале, неплохо стреляю.
Неужели я не смогу быть полезной на фронте? Хотя бы в полевом госпитале. Или дайте мне направление в партизанский отряд, куда угодно, только бы получить возможность бить немцев…
15 февраля
Все равно не забуду. Никогда!
Я стараюсь отвлечь себя, думать о чем-нибудь другом — не выходит.
Все равно он всегда со мной. Всегда! И ни забыть, ни отвлечься я не в силах. Последние дни я почти не плачу, стала опять шутить, смеяться, но где-то глубоко-глубоко живет он в моей душе, и, о чем бы я ни говорила, как бы ни смеялась, он тут, и любовь со мной.
Вчера с Кларой пошли к Прасковье Васильевне, но ее не было дома, и пошли гулять. А когда шли мимо кино, услышали музыку и забрели туда. Там был Женя Дилигентов. Он был с ним в тот момент, когда Мишу ранило, и на своих плечах с Рэмом вынес его из боя. Он последний из наших, кто видел Михаила. Так хорошо было говорить с ним. Я уже почти все подробности ранения знаю. Но… готова слушать о нем еще тысячи раз. Женя обещал мне еще раз рассказать все с начала до конца. Как больно и как хорошо слушать о нем! Мы с Клавой все время почти разговариваем, и только на эту тему.
Милый, родной Мишка!
Никто ведь больше не будет любить меня, как Мишка. Такая любовь появляется на земле так же редко, как комета на небе. И иметь ее дважды — невозможно. Я и так была слишком счастлива. И не ценила своего счастья…
Нет, не надо вспоминать. Больно.
Эх, Мишка, Мишка, родной, любимый!
16 февраля
Уже шестнадцатое! Как быстро идет время! Уже двенадцать дней, как узнала я о смерти Мишки. Почти две недели, за которые душа моя не знала ни минуты радости.
Вчера я ночевала у Прасковьи Васильевны. Спала на том месте, где когда-то спал он, трогала вещи, которых касались его руки… А сегодня видела его во сне. Причем так: я целовала его бессчетно, безумно радовалась тому, что он жив, глядела в его глаза, черные, нежные такие, и спрашивала: «Мишка, родной, неужели это только сон?» И до сих пор звучит у меня в сердце его ответ: «Сон». И все.