— Она неглупая девчонка. — Витька усмехается. — И не болтлива... Лаконизм у неё истинно древнеримский.
Витька медленно поднимается, идёт к машине и, открыв заднюю дверку, залезает внутрь. Я догадываюсь, что он вытаскивает одеяла. На сей раз нам придётся спать на земле...
А Корнелия следит за Витькой. Она смотрит на него любопытно и насторожённо. И на голубую машину, которую Корнелия, видимо, только сейчас заметила, она тоже смотрит насторожённо.
Наконец Витька выкидывает на траву два одеяла, подушку и старый ватник, который должен сегодня служить подушкой кому-то из нас. Выбравшись из машины, Витька говорит мне:
— Тащи её сюда.
Я встаю и жестом приглашаю Корнелию к машине. Девушка поднимается и идёт рядом со мной. Она идёт вроде спокойно. Но я чувствую, что вся она напряжена и чего-то боится. Она почему-то не верит нам, хотя, видимо, и хочет и старается верить. Несмотря на то, что она с самого начала назвала нас друзьями, мне кажется, она всё время ждёт от нас какого-то подвоха, какого-то коварства. Но она явно не хочет показывать нам это своё недоверие. Видимо, понимает, что оно не заслужено и потому — обидно.
Мы подходим к машине. Витька уже откинул переднее сиденье, и в машине сейчас широкая, удобная кровать. Сзади, в углу, лежит подушка. Витька показывает Корнелии на эту кровать, объясняет жестами, как открываются и закрываются дверцы.
Корнелия забирается в машину, открывает и закрывает дверцы сама. Она всё поняла и благодарит нас улыбкой и коротким, звучным словом «grato».
Мы с Витькой отходим от машины, и Корнелия сама захлопывает дверцу. Мы расстилаем одеяла возле покрывающихся пеплом головешек костра, и я сворачиваю себе под голову стёганку. Затем мы долго лежим молча и курим. И стараемся не смотреть в сторону машины. Мы смотрим на звёзды, и я снова вижу, как одна из них неторопливо и прямо движется среди других. Конечно, это может быть наш или американский спутник. Но это может быть и корабль, на котором остались друзья Корнелии, Кто они? Откуда? Почему они не спустились вместе с ней на Землю? Неужели завтра мы узнаем всё это?
В конце концов, если мы не найдём в Симферополе латиниста, я куплю словари и учебник по латыни и сам выспрошу обо всём Корнелию. Ради того, чтобы нормально поговорить с ней, стоит выучить латынь. Эх, учил бы я её, когда мне положено было это делать! Может, уже сейчас я знал бы то, чего не знает ещё ни один человек на земле!..
2.
И вот мы уже мчимся по шоссе к Симферополю. Корнелия сидит рядом с Витькой и жадно глядит вперёд и по сторонам. Я сижу сзади. На коленях у Корнелии небольшой белый ящичек с мягкой ручкой и закруглёнными углами. Он похож на пластмассовый. В нём нет ни трещинки, ни щели. Непонятно, как он открывается и открывается ли вообще. Этого ящичка не было у Корнелии, когда она подошла к нашему костру. У неё ничего тогда не было в руках. Видимо, она оставляла его где-то на поле с кукурузой. Видимо, она выходила за ним ночью из машины, когда мы с Витькой спали. Что может быть в этом ящичке? Должно быть, об этом думаю не только я. Витька тоже несколько раз искоса поглядывает на этот белый ящичек. В небольшом зеркальце, которое прикреплено над ветровым стеклом машины, мне хорошо видны чуть усмехающиеся карие Витькины глаза. Мы иногда обмениваемся с ним взглядами, пользуясь этим зеркальцем.
Корнелия не замечает нашего немого разговора. Она удивлённо и жадно смотрит на серую ленту шоссе, на встречные и попутные машины, на поля и дома, которые проносятся мимо. Неожиданно она поворачивается ко мне и спрашивает:
— Quo vehimus?
«Qui pro quo», — вспоминаю я. — Кто куда. Значит — куда... Наверно, едем... Как ответить ей? В город? «Urbs, urbis...» Отсюда и «урбанизм».,.
— Pro urbe, — отвечаю я.
Видимо, я опять что-то напутал, потому что Корнелия чуть заметно усмехается. Но всё-таки она понимает. И благодарит своим коротким «grato». Машина несётся дальше, обгоняя грузовики и автобусы, и солнце яростными лучами бьёт в нас слева, и Корнелия жадно глядит вперёд, а я почти неотрывно гляжу на Корнелию. Она очень нравится мне, эта девчонка, прилетевшая к нам не то из космоса, не то из древнего Боспорского царства. Кто бы она ни была, откуда бы она ни явилась — она очень нравится мне!
Теперь, при свете дня, я вижу, что у неё голубые глаза. Вчера, у костра, они казались тёмными.
Это очень редко бывает — чёрные волосы и голубые глаза. Может, именно поэтому Корнелия так необычно красива?
Мы завтракаем в небольшом ещё почти пустом пригородном кафе и снова садимся в машину и едем теперь уже не спеша, останавливаясь почти у каждого большого перекрёстка и расспрашивая, как добраться до пединститута.
Пединститут гудит. Идут приёмные экзамены. У подъезда и в коридорах полно молодёжи. Я вижу, как любопытно и удивлённо глядит Корнелия на всех этих озабоченных мальчиков и девочек с книгами. Она хочет понять, где мы находимся, и коротко спрашивает меня:
— Schola est?[14]
— Supera schola est[15], — отвечаю я. Эти слова мне, слава аллаху, знакомы. В них не запутаешься.
Я замечаю, что мальчики и девочки в коридорах глядят нам вслед. Вернее, не нам, а Корнелии. Мы с Витькой им неинтересны. А в Корнелии они инстинктивно чувствуют какую-то необычность.
Мы, наконец, находим канцелярию и у задёрганной секретарши пытаемся выяснить, есть ли в институте латинист и как его найти. Секретарша даже не сразу понимает, что нам надо. Она отвечает, что вступительных экзаменов по латыни в институте нет.
Витька хохочет. Мне почему-то не до смеха, и я невольно тянусь в карман за сигаретами.
— Вы успокойтесь, — миролюбиво говорит Витька. — Поглядите на нас. Мы ведь не похожи на абитуриентов. Нам нужно только узнать, где живёт ваш преподаватель латинского языка, его адрес. Только адрес!
Секретарша ошалело смотрит на нас. Вернее, не столько на нас, сколько на Корнелию. И даже точнее — на её необычный спортивный костюм.