Она уже знала, что больше их не увидит.
Крик чайки вернул Жюльетту к реальности. Она застыла и подняла глаза. Птица, раскинув крылья, кружила над ее головой. Низкое облако проплыло под ней, клюв и тело исчезли; остались только кончики крыльев и крик, отдававшийся эхом среди высоких стен. Потом он вдруг затих. Порыв ветра ударил девушке в лицо, она пошатнулась. И огляделась, протрезвев. Улица была хмурая, безлюдная, облупившаяся штукатурка на зданиях исчерчена длинными мокрыми потеками. Зачем ее сюда занесло? Она вздрогнула, сунула нос в толстый шарф и пошла дальше.
– Заида!
Зов донесся откуда-то сверху, но бежавшая ей навстречу девочка не обернулась; живая и гибкая, она нырнула между ногами Жюльетты и опрокинутым мусорным баком, извергавшим предназначенный для переработки пластик, подобрала свои тонкие ножки-ручки и поскакала дальше по скользкой дороге. Жюльетта, обернувшись, посмотрела ей вслед: кружащаяся юбка, светло-зеленый свитерок, две пляшущих косички… и ее взгляд упал на высокие ржавые ворота, в которые, чтобы не захлопнулись, была засунута книга – книга!
На воротах – эмалированная металлическая табличка, словно прямиком из фильмов военных лет, подумала она, а на табличке – высокие синие буквы:
КНИГИ БЕЗ ГРАНИЦ
3
Жюльетта сделала еще три шага, протянула руку, погладила покоробившиеся от сырости страницы. Облизнула кончиком языка верхнюю губу. Зрелище книги, зажатой между железными створками, причиняло ей почти такую же боль, как утопленный паук. Она тихонько оперлась на створку и нажала плечом; книга съехала чуть пониже. Она подхватила ее и, прислонившись к воротам, открыла и поднесла к лицу.
Ей всегда нравилось ощупывать и обнюхивать книги, особенно уцененные: новые книги пахли тоже по-разному, в зависимости от бумаги и клея, но их запах ничего не говорил о руках, которые их держали, о домах, где они нашли приют; они еще не обзавелись историей – совсем не той, какая в них рассказана, другой, параллельной, невнятной, тайной. Некоторые пахли сыростью, другие хранили меж страниц стойкий дух карри, или чая, или засушенных лепестков; порой углы были в масляных пятнах, длинная травинка, служившая закладкой в летний вечер, рассыпалась в прах; подчеркнутые фразы или пометки на полях складывались в подобие прерывистого дневника, в набросок биографии, иногда в свидетельство негодования, разрыва.
Эта книга пахла улицей – смесью ржавчины и дыма, птичьего помета и жженых покрышек. А еще, как ни странно, мятой. Из фальца выпало несколько стебельков, они бесшумно упали на землю, и запах усилился.
– Заида!
Новый зов и топот ножек; Жюльетта почувствовала, как ее толкнуло маленькое теплое тельце.
– Простите, мадам.
В голосе, на удивление низком для ребенка, звучало удивление. Жюльетта посмотрела вниз и встретила взгляд карих глаз, настолько темных, что казалось, будто зрачок занял собой всю радужную оболочку.
– Я тут живу, – сказала девочка. – Можно пройти?
– Конечно, – прошептала Жюльетта.
Она неловко отступила в сторону, и тяжелая створка стала закрываться. Девочка пихнула ее обеими руками.