Риоган стоял вполоборота у окна. Конечно же, заметил ее, но молчал. Не шевелился.
– Ты со мной не разговариваешь, – сказала она, замерев на пороге.
– Ты заставила меня страдать, – парировал Риоган, не пошевелившись.
И тогда она бросилась к нему через всю комнату, остановилась, уткнувшись носом ему в грудь.
– Я люблю тебя, Риоган. Я так тебя люблю!
И почувствовала его руки на своих плечах, подняла голову и встретилась с серьезным взглядом потемневших карих глаз. Он смотрел пристально, без тени улыбки.
– Натали, – начал хрипло. Остановился, откашлялся. – Натали, отсюда до Фарраса чуть больше двух часов на машине. Ты поедешь сейчас со мной к нашему заповедному озеру?
– Да.
Риоган опустил голову и не двигался.
– Мне непросто, – сказал тихо, – перейти от осознания, что я тебя навсегда потерял, к предвкушению того, что ты скоро станешь моей. Так сложно, болезненно…
– Пойдем, – она потянула его за руку. Он вздрогнул и пришел в себя окончательно.
– Сходи, захвати плащ. Встретимся во дворе возле моей машины.
Наташа захватила не только плащ, но и запасную рубашку, понимая куда, зачем и с кем она едет в ночь. А Риоган за это время раздобыл корзинку с едой.
К заповедному озеру они прибыли уже в сгущающихся сумерках.
– Купаться будешь? – все так же убийственно серьезно спросил Риоган, молчавший всю дорогу.
– Ой, я забыла купальник, – начала было девушка, но встретившись с ним взглядом, оборвала себя на полуслове. – Буду…
Пока Наташа расшнуровывала платье и снимала чулки и туфельки, стемнело окончательно. Риоган даже дал ей какое-то время поплавать. Выловил на мелководье, решительно сорвал с нее рубашку, отбросил в тростники, поднял девушку, обхватив за бедра так, что она вцепилась ему в плечи, и стал покрывать поцелуями обнаженную кожу. Девушка не сопротивлялась, хотя его поцелуи и ласки казались ей слишком резкими, даже болезненными. В какой-то момент она почувствовала под плечами мягкую траву, одуряющий запах ночных цветов коснулся сознания, но все тело по-прежнему омывала теплая вода заповедного озера.
– Подожди пару секунд, достану наручники, – вдруг сказал Риоган.
– Что?! – возмутилась Наташа, отталкивая мужчину. И услышала тихий смех в темноте.
– Наконец-то, – прошептал он, осторожно укладывая ее обратно в прибрежные цветы, – ты нормально реагируешь. Я только что понял, что не хочу, чтобы наша первая ночь любви, та, которую я так долго ждал, оказалась настояна на твоем чувстве вины и на моей злопамятности, – темное облако закрыло луну, и только слышен был шепот Риогана, полностью отстранившегося от девушки. – Я вполне могу еще подождать, сердечко мое. В конце концов, мой отец ждал согласия матери больше года. И все это время он ни на каких других женщин и не смотрел.
– Я просто очень неопытная, на самом-то деле, – смутившись, ответила Наташа. – Но когда я бежала по рельсам, боясь опоздать к открытию портала из моего мира, меньше всего в моей душе было чувства вины, – она притянула Риогана к себе и вздрогнула, соприкоснувшись с его горячей кожей. – Я тогда и поняла, как сильно я тебя люблю. Ну и зачем тогда тянуть?
В этот момент луна, вышедшая из-за туч, осветила его лицо. Забористый коктейль неверия и счастливого нетерпения туманил его взгляд.
– Не бойся, родная, – сказал Риоган, опускаясь рядом. – Я буду осторожен. Будешь приобретать опыт в моих объятиях.
– Ты совсем мой, – удивленно прошептала Наташа, спустя какое-то время вновь услышав шелест тростника, трескотню цикад, увидев призывно мерцающие звезды на близком небе. Риоган лежал рядом, притянув ее к себе.
– Жаль, что я не в состоянии выразить всю мою благодарность тебе, моя пришедшая из другого мира половина, – еле слышно ответил он.
– Ты, как раз можешь, – сказала Наташа, укладывая голову ему на плечо, – И очень бы не хотелось, чтобы нечто настолько личное увидели другие, пусть даже и твой отец.
– А ты не бросай меня. Тогда и я не захочу доверить душу холсту и краскам. Ты ушла на Землю, куда я попасть не могу. Туда же, куда и твой похититель. Я не мог быть даже уверен, что ты еще жива. Натали, как ты могла?! – упрек прозвучал редкостно беззлобно. Риоган действительно был слишком счастлив, чтобы злиться, пусть и справедливо.