— Ты гений!
— А то!
— За ум!
— За него! — с восторгом воскликнул я и мы с Ригом чокнулись в экстазе нашими огромными кружками, пролив из них драгоценную жидкость на уже отнюдь не белоснежную скатерть.
Потом мы с удовольствием и молча посмаковали раков.
— Ну, а просвети-ка меня насчёт кое-чего! — сказал я.
— Что?! Чего!?
— А что же у вас у всех такое происходит на душе? Ну, я имею в виду Господ. Почему вы все такие напряжённые, нервные, вечно озабоченные какими-то проблемами и делами?! Надо жить проще, спокойнее, беззаботнее и беспечнее! Бог с ними, с этими переживаниями, метаниями, интригами, глупостями, сплетнями со злословием!
— Ты прав… Однако, давай вернёмся к твоей навязчивой мысли, ну, к той, которая сверлит твой возбуждённый мозг, — вдруг почти твёрдо заявил мой собутыльник.
— Ах, да! — воскликнул я. — Вернёмся… Так, вот, данная мысль сверлит мой мозг и не даёт мне покоя ни днём ни ночью!
— Какова же она?!
— Потерял я чувство пространства и времени…
— Я, тоже!
— А что, ты разве не способен их, пространство и время, сейчас немедленно понять и уловить?!
— Увы, нет! После определённого количества выпитого спиртного я теряю дар читать чужие мысли и ещё некоторые способности, как и все индивидуумы, мне подобные. Ну, почти все…
— Возьму это на вооружение, — задумчиво произнёс я.
— Ну, что же за мысль такая, не даёт тебе покоя?
— Милли, о, Милли! Ласточка моя неприкаянная, любовь моя всепоглощающая, рыбка моя, мечущаяся в безжалостных и хладных водах суровых течений судьбы, ангел моей неистовой души! О, Милли! Обожаю и тоскую, растворяюсь в твоих глазах цвета осени, в твоих невесомо-тягучих и роскошных волосах цвета рыси, льва и одинокого, неприкаянного и задумчивого тигра, бредущего неизвестно куда! О, Милли! Вся суть заключается в твоих нежных пальчиках, сулящих мне божественное наслаждение от соприкосновения с ними. О, Милли! Мне насрать на всё, но не насрать на тебя, заключённую в немощную и недостойную тебя оболочку сдержанности и холодности! О, Милли! Моя царица, моя заблудшая в беспокойстве и в полном и невыносимом экстазе чувств, девочка!
Риг набычился, посуровел, задумался, взгрустнул, а потом даже слегка всплакнул.
— Ты знаешь… Я недостоин этой женщины! Всё пыжусь, отчаянно пытаюсь казаться героем-любовником. Ничего у меня не получается! Всё зря… Стреляю из своего легендарного пистолета, сражаю врагов наповал, отбиваю им печени и почки, и мозги! Но всё, увы, абсолютно зря! Потеряна нить любви, и я её уже никогда не обрету вновь! — зарыдал я, а затем вдруг неожиданно для себя неистово и громко заорал, расплёскивая пиво вокруг себя:
— Слава истинным Воинам, но трижды слава тем славным Воинам, которые влюблены беззаветно и навсегда!
— Слава! — вторил мне Риг, осушая пятую или шестую кружку. — Водки нам и вакханок, творящих, что угодно!
— Слава Героям, пронизывающим пространство и время в поисках счастья и любви!!!
— Слава!!!
— А где же страстные и полногрудые вакханки, готовые на всё!?
— А где же юные девы в придачу к ним!?
— Чёрт с ними, с вакханками! Где девы!?
— А ты, оказывается, извращенец?
— Ещё какой! В определённых условиях и обстоятельствах я самый извращённый из всех извращенцев на свете! Требую дев, и желательно несовершеннолетних и неполовозрелых!
Я с трудом осушил уже тысячную кружку пива, и, тесно обнявшись с Ригом, попытался спеть какую-нибудь лихую песню истинных Воинов, ну, типа такой, только что мной сочинённой: «Пусть всё куда-то к дьяволу летит! Кипенье страсти, якобы, не вечно!? Во всех Мирах лишь ты одна беспечна. Та женщина, которая грустит…».
А потом мы с Ригом погуляли по полной программе! Ах, какими бесстрашными и могучими воинами предстали мы перед этим прекрасным, но слегка пресным и чуть-чуть скучным Внутреннем Миром?! Ах, как лихо сначала били мы о стены кружки, а потом чьи-то морды. Ах, с каким неистовым восторгом и жаждой познать что-то новое задирали мы у официантки и администраторши юбки и щупали их за соблазнительные груди и потаённые, но, безумно просящие ласки, киски!
Ах, как страстно, возвышенно и мощно цитировал мой друг великого Омара Хайяма! Как там…
Да, да, и ещё!