Потом она прижалась к матери, словно чувствуя себя маленькой девочкой, притянула к себе за руку любимую тетушку Марию и, обняв обеих, тихо сказала:
— Скоро и я вам подарю внучку или внучонка. Это и есть мой рождественский сюрприз.
Сестры бросились целовать Камилу. Столько лет у них с Мариано не было детей! Как переживала бедняжка Камила! Она окружила себя чужими ребятишками, любила их, радовалась, но порой говорила с невольным вздохом:
— Что ж, такова моя судьба: у меня рождаются стихи, а не дети.
Но она всегда чувствовала, как обрадовался бы ребенку Мариано, каким бы он был чудесным отцом. Мариано никогда не упрекал ее, обожал и восхищался как в юности, не было горечи и в его обращении «с племянниками, но Камила чувствовала, что в душе мужа может забить необыкновенный источник радости и открыть его может только ребенок. И вот она родит ему долгожданного малыша! Невольно на глазах Камилы заблестели слезы. Невольно повлажнели глаза сестер. И все три женщины крепко-крепко обнялись.
— Пойдем, ты полюбуешься на нашего с Энрике Мартина, — шепнула Мария и повела Камилу в детскую.
Но страсть к путешествиям увлекла Мартина в кухню, он оползал ее всю, обнаружил в углу запасы изюма и колотых орехов, уселся и стал не спеша подкрепляться то одним, то другим. За этим занятием и застали его три взволнованные женщины, которые успели уже обежать весь дом. Шурша юбками, они кинулись к нему, подхватили несколько перепуганного малыша и покрыли страстными поцелуями.
Вскоре приехали и Лусия с Пабло и с детьми. Снова объятия, восклицания, поцелуи. Старшие девочки уселись поболтать, малыши затеяли возню.
Женщины накрывали на стол, мужчины беседовали и курили, и все вдыхали аппетитный запах жарящейся индейки.
— Как жаль, что с нами нет мамы Маргариты, — с невольным вздохом сказала Лусия, и каждый припомнил что-то свое, хорошее и доброе, про эту достойную женщину, которая окончила свои дни в кругу любящей семьи, окруженная заботой детей и привязанностью внуков.
Но вот наконец все готово. Взрослые распахнули двери гостиной, и дети застыли перед невиданным зрелищем: удивительное дерево протягивало к ним свои пушистые ветки, полные чудесных плодов.
— Пусть таким же щедрым будет для нас весь будущий год! — пожелал с доброй улыбкой Энрике.
Мария села за пианино и заиграла рождественский псалом, который она разучила с детьми, но запели все: и дети и взрослые, славя пришествие на землю Бога любви.
— Ну а теперь за стол! Все успели страшно проголодаться! — пригласила всех Виктория еще звенящим от слез голосом, и все чинно и торжественно двинулись к праздничному столу.
Рассевшись, все поглядели друг на друга — вот она, одна большая семья, вместе с Браулио и Паулиной одна большая семья. И, как всегда за рождественским столом, одно место пустовало — место для путника, для несчастного, которому не повезло и он оказался в рождественскую ночь в пути без крова и пищи. Был несчастный и в их семье, но если его не было с ними под их общим кровом, то никто не изгонял его из своего сердца. О нем помнили, ему сострадали.
И когда все подняли бокалы, поздравляя друг друга со счастливым Рождеством, раздался стук дверь. Открывать ее бросились все. На пороге стоял высокий почти седой мужчина.
— Августо! Сынок! — первым узнал его и бросился к нему Энрике.
— Входи, Августо, мы рады тебе и все вместе поздравляем тебя с Рождеством, — присоединился к отцу и Адальберто-Катриэль.
Женщины молчали, но, глядя на их ласковые растроганные лица, полные доброжелательности и привета, Августо понял, что путь страдания и искупления окончен и он наконец в кругу любящей семьи. С глухим рыданием припал он к груди Энрике и будто маленький мальчик пролепетал:
— Простите меня!
Круг сомкнулся, пустота в нем восполнилась, он был вновь неделим и неразрывен — живой, подвижный, меняющийся круг семьи…
А когда все поужинали и дети порадовались своим подаркам, все опять уселись вокруг стола, чтобы исполнить старинный обряд — обряд зажигания свечей.
Первую свечу зажег Адальберто-Катриэль за красивейшую в мире женщину — Милагрос.
Вторую зажгла Милагрос за лучшего из мужчин — Адальберто-Катриэля.
И все вместе они зажгли свечу за своих матерей — лучших в мире, любимых, любящих и заботливых.
К трем свечам присоединилась четвертая— Милагрос зажгла ее за своих братьев — старшего Анибала и младшего Хуансито. И все вспомнили того, кто творил много зла, но раскаялся и ушел в мир иной. А потом пожелали долгого и счастливого пути другому, младшему брату.