Она легко обнимала меня, обвив руками и положив ногу мне на ноги, чтобы согреть, я чувствовала ее гладкую новую кожу всем телом – от плеч до лодыжек. Затем кровать затряслась: Робин смеялась.
Не Иоюисол, а Ифис-ол, – сказала она. – И не «ол», а 07. Типа имя, Ифис, только с годом – ноль и семерка от две тысячи седьмого.
А. Ифис ноль семь. А, – сказала я.
Теперь я тоже смеялась. Я повернулась у нее в руках и положила голову на ее смеющуюся ключицу.
Типа ноль ноль семь. Дэниэл Крейг в «Казино Рояль» поднимается из воды, будто богиня на раковине, – сказала я. – Кто бы мог подумать.
Первой это Урзула Андресс[32] сделала, – сказала она. – После самой Венеры, то есть. На самом деле, Урзула Андресс и Дэниэл Крейг удивительно похожи, если их сравнить… Хотя нет, ведь в прошлом году я использовала «Ифис06». А в позапрошлом я была «Ифис05». Бог знает, как бы они прочитали. Ифисоб? Ифисоз?
Это было так захватывающе – вначале не знать, кто такая Робин, а потом выяснить. Я обнаружила, что серую зону назвали неверно: на самом деле, серая зона заключает в себе целый спектр других цветов, новых для глаза. Робин была развязная, как девушка. Она краснела, как парень. Она была жесткая, как девушка. Она была нежная, как парень. Она была накачанная, как девушка. Она была изящная, как парень. Она была смелая, интересная и грубая, как девушка. Она была смазливая, хрупкая и изящная, как парень. Она кружила головы парням, как девушка. Она кружила головы девушкам, как парень. Она занималась любовью, как парень. Она занималась любовью, как девушка. Она была такой по-девичьи мальчишеской и по-мальчишески девичьей, что мне хотелось объездить весь свет, вырезая на каждом дереве наши имена. Просто я никогда не встречала никого настолько подходящего. Порой это так сильно меня шокировало, что я теряла дар речи. Порой, когда я смотрела на нее, мне приходилось отводить взгляд. Она уже была важна для меня как никто другой. Я уже боялась, что она уйдет. Я привыкла к тому, что у меня забирали людей. Я привыкла к переменам, которые случались как гром средь ясного голубого неба. То есть голубого по-старому. Голубого цвета из старого спектра.
Мой дедушка всегда так говорил: кто бы мог подумать, – сказала я ей. – Они умерли, дедушка с бабушкой. Утонули. Раньше это был их дом.
Расскажи о них, – сказала она.
Сначала ты расскажи о себе, – сказала я. – Давай. Рассказ о твоей жизни.
Хорошо, – сказала она. – Но ты первая.
Если написать рассказ о моей жизни, – сказала я, – то начинался бы он так: Перед тем как уйти, мать подарила мне компас. Но когда я заплыла очень далеко, потерялась в море и попробовала им воспользоваться, оказалось, что компас не работает. Потому я попробовала другой компас, который подарил отец, перед тем как уйти. Но этот компас тоже был сломан.
Поэтому ты окинула взглядом морскую пучину, – сказала Робин, – и решила сама для себя, благо ночь была ясная и светили звезды, с какой стороны север, а с какой стороны юг, с какой стороны восток, а с какой стороны запад. Да?
Да, – сказала я.
И потом повторила:
Да
А теперь хочешь узнать мою историю? – сказала она.
Хочу, – сказала я.
Она начинается в тот день, когда я спустилась со стремянки после интервенционистского акта художественного протеста, обернулась и увидела самого прекрасного человека, которого видела в жизни. С этой минуты я вернулась домой. Словно до этой минуты я пыталась плыть против течения и все мне было не по нутру. Потом мы с этим человеком поженились и жили вместе долго и счастливо, хотя это и невозможно – как в рассказе, так вообще-то и в жизни. Но нам удалось. В этом суть. Вот так. Вот и все.
Что это за рассказ? – сказала я.
Очень сомнительный, – сказала она.
Звучит немного легковесно, если сравнивать с другими рассказами, – сказала я.
Если хочешь, я могу побыть тяжеловесной, – сказала она. – Как тебе немного тяжеловесности? Или ты предпочитаешь что-нибудь полегче? Выбирай сама.
Потом она крепко меня обняла.
Кто бы мог подумать, – сказала она.
А ты очень умелая, – сказала я.
Ты тоже не промах, – сказала она.
Мы проснулись. Было светло. Полтретьего ночи. Мы встали и открыли окно, облокотились вместе на подоконник и смотрели, как просыпается жизнь, и, пока птицы пытались перекричать друг друга, чтобы их услышали, прежде чем их заглушит привычный шум дня, она рассказала мне историю Ифис.
Давным-давно на острове Крит одна женщина забеременела, и когда подошел ей срок рожать, муж, человек добрый, пришел и сказал: если родится мальчик, мы его оставим, а если девочка, то не сможем. Девочку мы позволить себе не можем, придется ее умертвить, мне очень жаль, но так уж заведено. Поэтому женщина пошла в храм и помолилась богине Изиде, которая каким-то чудом пред нею явилась. Ты была верна мне, поэтому я буду верна тебе, – сказала богиня. Принеси ребенка, кем бы он ни был, и обещаю тебе, что все будет хорошо. И родился ребенок, и оказался он девочкой. Женщина тайно принесла ее под видом мальчика, назвав Ифис – этим именем называли как мальчиков, так и девочек. И пошла Ифис в школу и училась со своей подругой Иантой, прекрасной дочерью из чудесной семьи, и так росли Ифис с Иантой, глядя друг другу в глаза. Амур коснулся их невинных сердец одновременно и ранил обеих, и обручили их. Приближался день свадьбы, и весь Крит готовился к торжеству, а Ифис все больше волновалась о том, как же она удовлетворит свою невесту – такую девушку, как Ианта, которую очень сильно любила. Волновалась она, что и сама никогда по-настоящему не насладится своею невестой, как об этом мечтала. Горько посетовала на это она богам и богиням. В ночь перед свадьбой мать Ифис вновь пришла в храм и попросила богиню о помощи. Едва лишь вышла мать из пустого храма, как затряслись стены, задрожали двери, а подбородок Ифис расширился, шаг стал шире, грудная клетка раздвинулась, груди стали плоскими, и наутро занялся светлый и ясный день – день свадьбы – и веселье охватило весь остров Крит, когда юноша Ифис взял себе в жены Ианту.
32