Все утро она провела в укромном уголке парка, скрытом со всех сторон живой изгородью из тисовых деревьев, за чтением дневника Хьюберта. Солнце пригревало вовсю, а жужжание пчел над цинниями, пентстемонами, мальвами, астрами и сентябрьскими маргаритками навевало покой. В этом мирном убежище она снова почувствовала, как ей не хочется выставлять напоказ душевные переживания Хьюберта. В дневнике не было нытья или жалоб, но Хьюберт писал о физических и моральных муках с откровенностью, не рассчитанной на посторонних. Изредка сюда доносились звуки выстрелов; облокотившись на изгородь, Динни посмотрела в поле.
Чей-то голос произнес:
– Вот ты где!
За изгородью стояла тетя Эм с двумя садовниками; широкие поля ее соломенной шляпы свисали до самых плеч.
– Я сейчас обойду изгородь, Динни. Босуэл и Джонсон, можете идти. Мы займемся портулаком после обеда. – Она посмотрела на Динни из-под полей своей шляпы. – Это с Майорки, – так хорошо защищает.
– Но почему Босуэл и Джонсон[20], тетя?
– Босуэл у нас давно; дядя долго искал, пока не нашел Джонсона. Теперь он заставляет их ходить только вместе. А ты тоже поклонница доктора Джонсона, Динни?
– По-моему, он слишком часто употреблял слово «сэр».
– Флер взяла мои садовые ножницы. А это что у тебя?
– Дневник Хьюберта.
– Грустно?
– Да.
– Я приглядывалась к профессору Халлорсену, – за него надо взяться.
– Начни с его нахальства, тетя Эм.
– Надеюсь, они подстрелят хоть несколько зайцев, – сказала леди Монт, – всегда хорошо иметь про запас заячий суп. Уилмет и Генриетта Бентуорт уже поспорили.
– О чем?
– Понятия не имею, – не то насчет парламента, не то насчет портулака; они только и знают, что спорят. Генриетта столько времени провела при дворе!
– А это плохо?
– Она славная женщина. Я люблю Ген, но она так кудахчет. Что ты будешь делать с этим дневником?
– Покажу Майклу и спрошу его совета.
– Никогда не слушай его советов, – сказала леди Монт, – он славный мальчик, но ты его не слушай; у него странные знакомства – издатели и тому подобное.
– Потому-то мне и нужен его совет.
– Спроси Флер, она умница. У вас есть такие циннии в Кондафорде? Знаешь, мне кажется, что Адриан скоро свихнется.
– Тетя Эм!
– Он такой рассеянный; и от него остались кожа да кости. Конечно, мне не следует этого говорить, но, по-моему, пусть берет ее поскорее.
– Я тоже так думаю, тетя.
– А он не хочет.
– Может, не хочет она?
– Оба они не хотят; вот я и не знаю, как тут быть. Ей же сорок.
– А сколько дяде Адриану?
– Он у нас самый маленький, если не считать Лайонела. Мне пятьдесят девять, – решительно заявила леди Монт. – Я-то помню, что мне пятьдесят девять, а твоему отцу шестьдесят! Твоя бабушка, верно, очень тогда торопилась, рожала нас одного за другим. А как ты смотришь на то, чтобы рожать детей?
Динни спрятала смешинку в глазах.
– Что же, для женатых, пожалуй, неплохо – в меру, конечно.
– Флер ожидает второго в марте; скверный месяц… так неосторожно! А когда ты собираешься замуж?
– Когда отдам кому-нибудь свое юное сердце, – никак не раньше.
– Вот это разумно. Только не за американца.
Динни едва не вспылила, но улыбнулась.
– Зачем, скажи на милость, мне выходить за американца?
– Ничего нельзя знать заранее, – сказала леди Монт, срывая увядшую астру, – все зависит от того, кто тебе подвернется. Когда я выходила замуж за Лоренса, он мне все время подвертывался.
– И сейчас все еще подвертывается, да?
– Не язви.
Леди Монт замечталась, и шляпа ее как будто стала от этого еще больше.
– Кстати о браках, тетя Эм, – мне хочется найти невесту Хьюберту. Ему нужно рассеяться.
– Твой дядя, – заметила леди Монт, – наверно, скажет: чтобы рассеяться, нужна балерина.
– Может, у дяди Хилери есть балерина, которую он может порекомендовать?
– Не дерзи, Динни. Я всегда говорю, что ты ужасно дерзкая. Но дай-ка подумать: была одна девушка… нет, она вышла замуж. Может, она уже развелась?
– Нет. Как будто собирается, но это еще не скоро. Прелестное создание.
– Не сомневаюсь. Подумай-ка еще, тетя.
– Пчел разводит Босуэл, – заметила тетя Эм. – Они итальянские. Лоренс называет их фашистками.
– Черные рубашки, и никаких угрызений совести. Ужасно энергичные.
– Да, все летают, летают, а чуть что – ужалят, если ты им не нравишься. Меня пчелы любят.
– У тебя одна на шляпе. Снять?
– Стой! – воскликнула леди Монт, откинув назад шляпу и слегка приоткрыв рот. – Нашла!
20