«Слабость института прав человека - в том, что он, защищая свободу выбора, все менее и менее учитывает нравственное измерение жизни и свободу от греха», - говорится в «Основах». Права человека не могут быть «выше духовных ценностей», не могут ущемлять достоинство других людей, не могут принуждать христиан к нарушению заповедей Божиих, не могут противоречить любви к Отечеству и ближним. Церковь признает право на жизнь - но с момента зачатия; при этом, что любопытно, не считает необходимой отмену смертной казни, оставляя за собой лишь обязанности «печалования» об осужденных. Свобода слова не должна служить распространению зла, свобода творчества не может оскорблять интересы других мировоззренческих групп, а реализация гражданских и политических прав, обязана способствовать не вражде, а «соработничеству власти и общества»; реализация социально-экономических прав не может служить расслоению общества. Фактически же Церковь объявила о себе как о субъекте правозащитного движения и призвала христиан «осуществлять нравственно ориентированное социальное действие».
Вряд ли этот документ серьезно повлияет на поведение и этические воззрения большинства граждан, относящих себя к православным, - но само его появление (и дискуссии, которые, несомненно, последуют в ближайшее время) можно считать достаточно значимыми событиями. Не сказав ничего принципиально нового, православная церковь вошла в понятийное поле секулярной культуры и довольно внятно обозначила непримиримость «общечеловеческого» и «христианского», «гуманистического» и «нравственного», - причем на языке либеральной, так сказать, догматики. Эта попытка символического освоения враждебного смыслового поля - не столько модернизация, сколько откровенная интервенция (пусть и обреченная, скорее всего, на неуспех). Период лицемерного мира этического всепонимания завершился - и православствующим интеллигентам, давно и тщетно старающимся привить классическую розу веры к дичку «наднационального» и «общечеловеческого», предложено сделать серьезный выбор.
Представители иных конфессий (мусульмане, евангелисты, еврейские организации) выразили одобрение новым «Основам…», что, в общем-то, неудивительно - пагубу индивидуализма в одиночестве не одолеть. «Иные, лучшие мне дороги права; иная, лучшая потребна мне свобода», - продекламировала Церковь; сверху грянул хор - и у кого-то в руках погасла свечка.
Евгения Долгинова
Еду в кисловодском такси по федеральной трассе «Кавказ» (бывшая «Ростов-Баку»). Обгоняем фуру с номерами региона 95 - Чечня.
- О, чечен поехал, - флегматично замечает таксист.
- А что к вам из Чечни везут? - спрашиваю.
Таксист, не меняя тона:
- Оружие везут, наркотики.
- Да ладно, - удивляюсь. - И все?
- Почему все? Еще фальшивые деньги иногда.
Не любят все-таки чеченцев на русском юге.
Очень люблю городские легенды. Некоторое время жил около храма святого Климента, папы Римского, в Замоскворечье. Само культовое учреждение занимало небольшое помещение типа предбанника, остальной храм с начала двадцатых годов был забит книгами резервного фонда Ленинской библиотеки. Наш дворник (редкое для Москвы явление - дворник-москвич, живущий в том же дворе, который подметает) рассказывал мне, что здание за восемьдесят с лишним лет обветшало настолько, что стены держатся только на книгах, и если их убрать, то храм немедленно развалится.
Книги наконец убрали. 22 июня в храме прошла первая служба, - собственно, благодарственный молебен по случаю освобождения от книг. Внутреннее убранство сохранилось в том же виде, в каком оно было в момент закрытия храма - и никакие стены, разумеется, и не думали обрушиваться.
Даже жалко, что все так вышло. Легенда-то действительно была очень красивая.
Среди самых сильных впечатлений той великой футбольной ночи в Москве - это пожилые (ну, как пожилые - слегка за пятьдесят, как правило) азиатские женщины - то ли таджички, то ли узбечки. Такие очень аутентичные, будто из главы «Дружба народов» советского учебника истории для четвертого класса. Цветастые халаты, платки на головах, на ногах шлепанцы какие-то. В общей толчее не участвуют, стоят на тротуарах, улыбаются, кто посмелее - те даже кричат: «Расея, Расея!» и еще что-то на своем языке.
В обычной жизни на улице их не встретишь. В обычной жизни такая женщина сидит дома и варит суп для гастарбайтеров, и никогда не выходит. Но это вообще была фантастическая ночь; что бы ни было дальше - не забывайте ее, пожалуйста.
Кстати, о гастарбайтерах. На днях разговорился с одним киргизом - ему, видимо, хотелось пообщаться, и он стал хвастаться, как он удачно квартиру в Москве снял. Говорит - метро «Красные ворота», полторы тысячи рублей в месяц, три комнаты.
Я, конечно, удивился и спрашиваю недоверчиво:
- И что, вот прямо один там живете?
Он смеется:
- Почему один? Двадцать четыре человека, по восемь человек в комнате.
Я думал, такое только в популярной телепередаче «Наша Раша» бывает, а оно вон как на самом деле. Все-таки мы совсем не знаем страны, в которой живем.
Между прочим, недавно по Первому каналу показывали пародию на «Нашу Рашу». В оригинальном шоу, если кто не знает, два среднеазиатских гастарбайтера препотешно препираются с прорабом, который нанял их квартиру ремонтировать. В пародии гастарбайтеры были из Техаса, вместо прораба был Бог, а вместо квартиры - Белый дом. Бог говорил техасским гастарбайтерам, что не нужно лезть со своей демократией в другие страны, а они ему в ответ какие-то смешные глупости говорили. Очень острая пародия, в общем. Как там в старом анекдоте было: «У нас тоже можно выйти на Красную площадь и кричать "Долой Рейгана!"»
В фотоателье обнаружил услугу - замена костюма, то есть натурально - за пятьдесят дополнительных рублей девушка с помощью «Фотошопа» может заменить твой свитер или футболку на пиджак с галстуком. Не успеваю мысленно посмеяться над идиотизмом затеи, как дядька, стоящий передо мной в очереди, достает полтинник и просит заменить ему костюм. Несколько манипуляций мышью - костюм готов, причем галстук дядька выбирает из десятка возможных самый дурацкий - коричневый в крапинку.
- Вам на загранпаспорт? - спрашивает девушка.
Мужик вместо ответа достает охотничий билет.
Тридцать пять градусов жары, окраина города Михайловска Ставропольского края, брожу один по совершенно пустому кладбищу - где-то здесь похоронен мой дед, и я ищу его могилу.
Откуда-то очень тихо звучит буквально замогильный женский голос: «За нашу и вашу свободу… Все забыли о Китае, а ведь там сидят в тюрьмах тысячи китайцев… Лера Новодворская мне рассказывала…»
Наверное, радио. Скорее всего - «Эхо». Точно не Альбац (у Евгении Марковны голос пободрее) - может, Натэлла Болтянская? Допустим, она - но откуда голос? На кладбище - ни души, и либо стоит предположить, что под каким-то из надгробий спрятан радиоприемник, либо стоит испугаться и немедленно отсюда бежать, потому что загробный либерализм - это все-таки страшно.