Ветер гнал по небу клочья разорванных туч, и луна, казалось, летела среди этих бесформенных обрывков, превращая их края в голубой лед. В узком протоке меж городской стеной и утесом ревела вода. Гравий на дороге тихо похрустывал под ногами. Форсквилис шла на запад вдоль берега, к открытому морю. Огонь маяка на мысу Рах колебался и мигал, как пламя свечи. Дальше шумел океан, простиравшийся за остров Сен к неведомым берегам.
Форсквилис остановилась, не дойдя до маяка. Дорога шла через древний некрополь. Надгробия покосились, их затянуло травой, имена и даты смыли дожди столетий. Темнели провалы могил, поднимались мрачные мавзолеи, похожие на крошечные римские храмы, рядом выступали из мрака дольмены и длинные курганы Древнего Народа. Все было разрушено, все поросло лишайниками и безжизненно серело в неверном бледном свете.
Форсквилис бродила, спотыкаясь о могильные камни, пока не нашла надгробие, которое искала: мавзолей с греческими колоннами у входа и стершейся резьбой на фризе.
Королева остановилась и воздела руки к небу. Плащ трепетал у нее за плечами, словно стремясь улететь.
- О Бреннилис, спящая здесь, - воскликнула провидица. - Прости потревожившую твой покой. Тихий голос богов привел меня к тебе в эту ночь. Знаки неясны и пророчества невнятны, но все говорит о том, что Ис стоит на пороге новой эпохи. Старое умирает, Время корчится в муках, рождая Новое, и мы боимся взглянуть в его лицо. Ради Иса, Бреннилис, Иса, спасенного тобой, когда ты еще ходила под солнцем, забытым тобою ныне, - ради Иса я, Форсквилис, принявшая твое бремя, молю дать мне постель среди твоего праха, дабы сон сказал мне, как поступать, чтобы Ис жил и тогда, когда и я навек скроюсь от солнечного света. Бреннилис, прими Сестру!
И она вошла в мавзолей. Если дверь и запиралась прежде, замок давно изъела ржавчина. Бронза рассыпалась под пальцами. Дверь отворилась с протяжным стоном - за ней ждала тьма, скрывшая королеву.
II
Хлестал дождь. Ни неба, ни моря! Шум воды и серые струи заливали город. Вода струилась по стеклам окон, барабанила по крышам, потоками неслась по улицам. Огню очагов не под силу было прогнать промозглую сырость, сочившуюся сквозь стены и пробиравшую до костей.
В храме, посвященном когда-то Марсу, умирал старый Эвкерий. Он лежал на соломенном тюфяке в своей келье, рядом слабо светилась лампа, но комната была слишком велика, и в ее пространстве собирались вокруг темные тени. Свет касался глаз, падал на переносицу, освещал косматую щетину на подбородке. Под впалыми скулами темнели провалы. Рыба, символ Христа, начерченная углем на стене в изножье, терялась в полумраке. Да и нацарапана она была коряво священник не обладал талантом художника.
Он перебирал пальцами одеяло. В легких клокотала густая мокрота, на губах вздувались розовые пузыри. Бодилис пришлось нагнуться пониже, чтобы разобрать еле слышные слова.
- Моя королева... - он замолчал, хватая ртом воздух. - Ты мудра... снова мучительный вздох. - Ты язычница, но мудра и добродетельна, - он закашлялся, задыхаясь. - Аристотель, Вергилий... ты не знаешь?.. столько говорят... о духах... правда, что душа на пути... на суд... может задержаться?.. хоть ненадолго?
Она вытерла ему губы и погладила по седым волосам.
- Не знаю, - королева тоже говорила на латыни. - Кому дано знать? Но у нас в Исе говорят, что галликены могут возродиться в образе тюленя, чтобы у берегов Сена ожидать своих любимых. Дать тебе еще воды?
Он покачал головой.
- Нет, спасибо... я словно тону... но мне нельзя... жаловаться, кашель сотряс хрупкое тело. - Грациллоний... ты видел... многие умирали... тяжелее... - следующий приступ кашля прервал его надолго. - Если я... жалок, скажи... я постараюсь... держаться достойней.
- Нет-нет, - центурион сжал руку священника - очень осторожно, опасаясь сломать хрупкие кости. - Ты мужчина, Эвкерий.
Его вызвала Бодилис, которую дьякон оповестил, что пресвитер лежит без сознания и на груди у него запеклась кровь. Он не знал, долго ли пролежал так Эвкерий. Бодилис омыла старика, сменила на нем одежду и уложила в постель. Он вскоре пришел в сознание и вежливо отклонил предложение прибегнуть к целительному прикосновению Иннилис. Впрочем, в таких безнадежных случаях сила ее редко помогала. Горячий отвар на время вернул ему силы. Курьера в Аудиарну послали, но Грациллоний не верил, что пресвитер доживет до его возвращения и дождется христианского последнего обряда. Измученного старика-дьякона отправили в постель, и Грациллоний с Бодилис остались вдвоем у ложа умирающего.
Эвкерий слабо улыбнулся.
- Ты тоже добр... Мне хотелось бы... снова повидать Неаполис... мне снился голубой залив... дом матери... кривые улочки... сад, где я... с Клавдией... но да будет на все воля Божья.
Конечно, божья, - подумал Грациллоний. - Чья же еще? Миром правит Ахура-Мазда, а над ним - неумолимое Время. Что ж, умирающие часто сами не знают, что говорят.
- Позаботься о моих бедняках, - попросил Эвкерий. - Отправьте Пруденция домой... в Редонию... пусть умрет среди родных... и во Христе.
- Хорошо, хорошо, - обещала Бодилис, стараясь скрыть слезы.
Старик уцепился за ее руку.
- Моя паства... те, кто жаждут Слова... кто теперь утешит их?
Грациллоний вспомнил, как молилась мать. Воспоминание обожгло сердце.
- Я добуду нового пастыря для твоих верующих - как только сумею, услышал он собственный голос.
Эвкерий приподнял голову от подушки.
- Ты обещаешь?
- Да. Перед лицом Митры. - Что еще мог сказать Грациллоний, на которого обратился глубокий взгляд Бодилис.
- Хорошо, хорошо... и для тебя тоже... и не только для спасения души, сын мой, - выговорил Эвкерий. - Разве мог бы... полностью языческий Ис... надеяться на прочный союз... с Римом.
Он вовсе не бредит! - подумал ошеломленный Грациллоний.
Эвкерий снова откинулся назад.
- Можно мне... помолиться за вас двоих... как я молюсь... за весь Ис?
Бодилис упала на колени у постели и обняла старика. В его голосе вдруг появилась прежняя звучность:
- Отец наш небесный...
Кашель прервал молитву, сотрясая бессильное тело. Изо рта толчками выплескивалась кровь. Бодилис крепко прижимала его к груди.
Тело старого священника обмякло, восковые веки опустились на глаза. Он не отзывался на зов и, казалось, почти не дышал, кожа на ощупь стала холодной и влажной. Бодилис как могла обмыла его тело. Они с Грациллонием остались сидеть у ложа. Эвкерий умер незадолго до появления исповедника из Аудиарны.