И, как обычно, Раффлс отправился в Эшер один, хотя Беннет Эдденбрук несколько рассердился на него за это, да и сам я почувствовал немалую досаду. Я, разумеется, заверил адвоката, что такова уж натура Раффлса, привыкшего к независимости и таинственности, но что из числа всех моих знакомых ни один не обладает равными ему смелостью и решительностью и что я со своей стороны бесконечно ему доверяю и всякий раз позволяю ему топать своим собственным путем.
В тот день я больше не видел Раффлса, но, когда я одевался на ужин, мне принесли телеграмму: «Будь дома завтра от полудня и не занимай вторую половину дня. Раффлс».
Телеграмма была отправлена со станции Ватерлоо в 6 часов 42 минуты.
Итак, Раффлс вновь вернулся в город. На более ранней стадии наших отношений я бы ринулся искать его здесь и там, но теперь я кое-чему научился. Его телеграмма означала, что он не сгорал от желания провести сегодняшний вечер и первую половину дня завтра в моей компании и что я увижу его вскоре после того, как он захочет со мной встретиться.
И я увиделся с Раффлсом на следующий день около часу дня. Я ждал его, глядя на Маунт-стрит из своего окна. Вдруг он стремительно подкатил в кебе и выскочил из него, не сказав кучеру ни слова. В следующее мгновение я встретил его на своем этаже у дверей лифта, и он практически втолкнул меня назад в мою квартиру.
— Пять минут, Кролик! — воскликнул он. — Ни секунды больше.
И прежде чем броситься в ближайшее кресло, он скинул с себя пальто.
— Я и вправду замотался, — сказал он, шумно дыша, — чертовски трудное время! Но ничего не говори, пока я не сообщу тебе о том, что я сделал. Вчера во время нашего ленча я разработал план действий. Прежде всего надо было вступить в контакт с этим господином Крэггсом. Невозможно запросто врываться с улицы в такие места, как «Метрополь». Тут следовало подготовить почву изнутри. Проблема номер один: как подобраться к этому типу? Здесь мог подойти только один-единственный предлог — нечто, связанное с благословенным полотном, чтобы сразу можно было установить, где он его хранит и все такое прочее. Но ведь я не мог пойти и попросить, чтобы мне показали эту картину из чистого любопытства, и я не мог также навестить Крэггса в качестве второго представителя со стороны потерпевшего сэра Бернарда. Я долго ломал голову, каким образом можно туда попасть, поэтому-то во время всего ленча я и сидел таким сычом. Но меня осенило, как надо действовать, еще прежде, чем мы встали из-за стола. Я мог обратиться к новому владельцу с просьбой показать мне оригинал картины якобы для сверки в том случае, если бы мне вдруг попала в руки репродукция. Поэтому я поехал в Эшер узнать, существует ли хоть какая-либо копия этой работы, и провел вчера в Брум-Холле целых полтора часа. В поместье репродукций не имелось, но они где-то должны были быть, так как сэр Бернард лично (теперь-то у него есть копия!) позволил сделать с картины, когда она находилась в его коллекции, две репродукции. Он выяснил адреса тех двух художников, что делали эти копии, и остаток вечера я провел в поисках художников. Они, однако, осуществляли эти работы на заказ. Одна из копий была отправлена за границу, а вторую я все еще разыскиваю.
— Следовательно, ты пока не видел Крэггса?
— Напротив, видел и подружился с ним. И если это только возможно, то из этих двоих сэров он еще более забавный старикан. Тебе тоже придется познакомиться с ними обоими. Я взял сегодня утром быка за рога, явился прямо в отель и стал врать, как ветхозаветный Анания[2]. И слава Богу, что я так поступил: старый хулиган завтра отплывает в Австралию на пароходе. Я сообщил ему, что намерен приобрести имеющуюся копию прославленного портрета инфанты Марии Терезы, принадлежащего кисти Веласкеса, и что я заезжал к предполагаемому владельцу этой картины, где и узнал, что она только что была продана Крэггсу. Тебе следовало бы посмотреть на выражение его лица, когда я ему это рассказал! Он начал улыбаться всей своей дурной башкой.
«Так, значит, старый Дебенхэм признал факт продажи?» — спросил он. И когда я ответил, что да, признал, он начал хихикать и не мог остановиться минут пять. Он был столь польщен, что сразу сделал то, на что я втайне страстно надеялся его каким-либо образом подвигнуть: он показал мне это великое полотно — к счастью, по размерам оно оказалось не слишком-то большим, — а также ящик, в котором оно у него хранится. Это — металлический футляр для карт, в котором он привез планы своих земельных наделов в Брисбейне. Он хотел бы знать, кому может прийти в голову, что в этом ящике находится картина одного из великих мастеров Возрождения? Однако в целях предосторожности он приказал вмонтировать в этот футляр новый замок системы «Чарлз Чабб», и я ухитрился заняться ключом, пока он жадно пожирал глазами холст. В ладони у меня случайно оказался кусок воска, и дубликат будет готов сегодня, во второй половине дня.
Раффлс взглянул на часы и вскочил, заявляя, что потратил на меня лишнюю минуту.
— Между прочим, — добавил он, — тебе придется поужинать с ним в «Метрополе» сегодня вечером!
— Мне-е-е?
— Да. И не гляди с таким испуганным видом. Мы с тобой оба приглашены. Я дал тебе обещание, что ты ужинаешь со мной. Поэтому принял приглашение от имени нас обоих, но меня там не будет.
И своими чистыми голубыми глазами, выражение которых было полно какого-то глубокого смысла, а также какого-то подвоха, А. Дж. Раффлс посмотрел на меня. Я стал умолять его объяснить мне смысл сказанных им слов.
— Вы будете ужинать в его номере — в гостиной, которая примыкает непосредственно к спальне, — произнес Раффлс. — Ты должен сделать так, Кролик, чтобы он просидел за столом как можно дольше, и поэтому все время поддерживай разговор.
Я мгновенно все понял.
— Ты собираешься изъять картину в то время, пока мы будем ужинать?
— Да, собираюсь.
— А если он тебя услышит?
— Не должен.
— Но если услышит?!
От одной только этой мысли меня всего буквально трясло.
— Если он услышит, — ответил Раффлс, — то произойдет столкновение, только и всего. В «Метрополе» револьверы, разумеется, не вполне уместны, но я надену специальную защитную одежду.
— Но это ужасно! — воскликнул я. — Сидеть и беседовать с совершенно незнакомым мне человеком, зная, что ты орудуешь в соседней комнате!
— По две тысячи каждому, — тихо сказал Раффлс.
— Честное слово, я убежден, что готов от них отказаться!
— Только не ты, Кролик. Я знаю тебя лучше.
Он надел пальто, взял в руки шляпу.
— В котором часу я должен туда явиться? — со стоном спросил я.
— Без четверти восемь. От меня же придет телеграмма, где будет сказано, что я прибыть не смогу. Он страсть как любит поговорить. У тебя тоже не должно возникнуть никаких сложностей с поддержанием разговора, только во что бы то ни стало отводи вашу беседу от темы приобретенной им картины. Если же он предложит тебе показать ее, скажи, что тебе пора уходить. Сегодня во второй половине дня он с большой тщательностью запер свой футляр, и не существует никакой реальной причины, которая могла бы заставить его открыть замок в нашем полушарии.
— Где я смогу тебя найти, когда уйду оттуда?
— Я буду в Эшере. Надеюсь успеть на поезд девять пятьдесят пять.
— Но я непременно должен увидеться с тобой сегодня еще раз! — взволнованно воскликнул я, так как Раффлс взялся уже за ручку входной двери. — Я пока не вполне готов к своей роли! Я знаю, что провалю все дело!
— Только не ты! — кратко сказал он. — А вот я непременно все завалю, если буду тратить на тебя драгоценное время. Мне предстоит еще чертовски много сделать. Дома ты меня не застанешь. А почему бы тебе не приехать в Эшер самому на последнем поезде? Вот именно: ты приезжаешь и привозишь с собой самые свежие новости! Я предупрежу старого Дебенхэма, чтоб к твоему приезду приготовились: нам постелют две кровати. Ей-Богу! Сколько бы он нас ни ублажал, все будет мало, если только он получит назад свою картину.
— «Если только»! — простонал я.
Раффлс кивком головы попрощался со мной и ушел, оставив меня во власти дурных предчувствий и страха, в том довольно-таки жалком состоянии настоящего предстартового мандража или, скажем, закулисного волнения.
2
Библейский персонаж, упоминаемый в «Деяниях святых апостолов». Анания и его жена Сапфира, продав землю, утаили часть суммы, однако апостол Петр уличил их во лжи Богу.