Карты были по-прежнему холодны на ощупь, я снова сложил их вместе, хотя с явной и непонятной мне неохотой.
Других картинок не было. Все остальные были младшими картами. И я откуда-то — О! Опять это "откуда-то"! — знал, что нескольких карт не хватает.
Возможно, я и до конца жизни не узнаю, что изображали отсутствующие карты…
Мне было до странности печально. Я взял в руки сигарету и задумался.
Почему память прояснялась, когда я держал карты в руках — практически сразу же? Теперь я знал больше, чем раньше, но только о лицах и именах. Это было все.
Я не мог понять, зачем мы были изображены на картах, но желание иметь у себя такую колоду было неодолимо велико. Колоду Флори взять не удастся: она сразу заметит пропажу, и у меня будут неприятности. Так что я положил карты в потайной ящик и вновь запер его. А затем, господи, как я напрягал свой ум! Но все напрасно.
Пока не вспомнил магическое слово.
ЯНТАРЬ!
Прошлым вечером это слово страшно взволновало меня. Даже слишком страшно, потому что я, хоть и невольно, но избегал думать о нем. Но сейчас я мысленно стал повторять это слово вновь и вновь, ожидая ассоциаций.
Слово было обременено могучей страстью и тяжелой ностальгией. Оно было обернуто в чувства покинутой красоты, великого достижения и чувства могущества, ужасного, почти высшего.
Это слово было из моего словаря. Я был частью его, а оно — частью меня. Я понял, что это название места, которое я когда-то знал. Никаких воспоминаний, одни лишь чувства.
Как долго я сидел так — не помню. Время перестало существовать.
Потом, из своей памяти, я услышал слабый стук в дверь. Ручка медленно повернулась, и служанка, которую звали Камиллой, зашла в библиотеку и спросила, не желаю ли я, чтобы подали ленч.
По мне — так отличная идея, и я последовал на кухню, где и умял половину холодного цыпленка и кварту молока.
Кофейник с черным кофе я забрал с собой в библиотеку, по пути тщательно обходя собак. Я допивал вторую чашку, когда зазвонил телефон.
Я потянулся поднять трубку, но подумал, что в доме наверняка полно параллельных аппаратов, и Камилла подойдет сама.
Я ошибся. Телефон продолжал звонить.
В конце концов я не выдержал.
— Алло, — сказал я, — резиденция Флаумель.
— Будьте любезны, попросите, пожалуйста, к телефону миссис Флаумель.
Голос был мужской, быстрый и немного нервный. Он чуть задыхался, и слова его глохли и тонули в слабых звонках и призрачных голосках, указывавших на большое расстояние.
— Мне очень жаль, — ответил я, — но в настоящий момент ее нет дома. Что-нибудь передать, или вы позвоните еще раз?
— С кем я говорю? — требовательно спросил голос в трубке.
После некоторого колебания я ответил:
— Это Кэвин.
— О, боже, — сказал голос.
Последовало довольно продолжительное молчание. Я решил, что он повесил трубку, но на всякий случай снова сказал:
— Алло.
И одновременно со мной заговорил он:
— Она еще жива?
— Конечно, жива! Какого черта! С кем я говорю?
— Неужели ты не узнал моего голоса, Кэвин? Это Рэндом. Слушай. Я в Калифорнии, и я попал в беду. Я собирался просить у Флори приюта. Ты с ней?
— Временно.
— Понятно. Слушай, Кэвин, ты окажешь мне покровительство? — Он помолчал. — Пожалуйста.
— Настолько, насколько смогу. Но я не могу отвечать за Флори, пока не поговорю с ней.
— Но ты защитишь меня от нее?
— Да.
— Мне вполне достаточно тебя, старик. Сейчас я попытаюсь пробраться в Нью-Йорк. Придется идти в обход, так что не могу сказать, сколько времени это займет, но если смогу избежать неверных теней, то скоро увидимся. Пожелай мне удачи.
— Удачи, — сказал я.
Раздался щелчок повешенной трубки, и я снова услышал отдаленные голоса и тихие гудки.
Значит, пронырливый маленький Рэндом попал в беду. У меня было такое чувство, что меня это не должно особо беспокоить. Но сейчас он был одним из ключей к моему прошлому, а вполне вероятно — и к будущему. Значит, я попытаюсь помочь ему, — конечно, чем смогу, — пока не узнаю все, что мне нужно. Я знал, что между нами не было особой братской любви, но я также знал, что Рэндом отнюдь не был дураком; с другой стороны слово его не стоило и плевка: не моргнув глазом он продаст мой труп в любую анатомичку — по его же собственному выбору — лишь бы хорошо заплатили. Я хорошо помнил этого маленького стукача, к которому все же испытывал некоторую слабость, вероятно, из-за тех немногих приятных минут, которые мы провели вместе. Но доверять ему? Никогда. Я решил, что ничего не скажу Флори. Пусть это будет моим тузом… ну, по крайней мере, валетом.