— Почему ты встала? — спросил Якш.
— Так надо. Я знаю, — ответила девочка.
— Что я знаю, так это, что тебе надо лежать, не то опять заболеешь.
— А я сейчас пойду, только… он сказал, чтоб я обязательно это сделала…
— Не понял, — нахмурился Якш. — Кто-то велел тебе встать и прийти сюда? Кто?!
— Ты понимаешь… они ее живую к нему в могилу положили… он сказал: это плохо. Неправильно это, чтобы живую — в могилу. Он сказал: Боженька сердиться станет. Она ведь живая! Она петь должна.
Якш вздрогнул. Девочка протягивала ему эльфью скрипку. Ту самую скрипку. Внезапное, как горный обвал, понимание обрушилось на него коротко и страшно.
— А как же он… без нее? — треснувшим голосом проговорил Якш.
— Он сказал… там, куда он отправится… там — другая музыка… она совсем на других скрипках играется. А эта — вот. Возьми.
— Мне? — ошарашенно выдохнул Якш.
— Да, — сказала девочка. — Тебе.
— Но я же не музыкант, — попробовал возразить Якш.
— Он сказал — тебе, — непререкаемым тоном объявила девочка.
— Но… что я буду с ней делать? Я же не умею играть!
— А он сказал: ты не играй, ты просто тележку тащи! Так и сказал.
Прохладная эльфья скрипка коснулась ладоней.
— Смычок еще… вот, держи!
В тот миг бывший владыка всех гномов Петрии еще не знал, что приговор его судьбы уже состоялся. Безжалостный и окончательный.
Судьба, она такая. Она уж если чего придумает…
Корабли. Такие большие. Такие чужие.
Гномы смотрят на них с опаской. Эти неведомые чудища, посланцы других миров, вот-вот изменят их жизнь. Изменят навсегда. Окончательно. Бесповоротно.
Изменят? Хорошо, если только изменят. А ну как отберут? Кто знает, что случится где-то там, в море? И доплывут ли гномы до обещанного им острова? Да и есть ли он — обещанный остров? Не пошвыряют ли люди их всех просто в воду? А что? Очень даже просто — раз и все! И никаких хлопот. Ведь на кораблях гномы будут абсолютно беззащитны!
Такие — или почти такие мысли — бродили среди гномов. Даже молодежь нет-нет да и подумывала о чем-то таком, а старики, те так просто не переставая об этом бурчали.
Ну не является безграничное доверие одной из гномских добродетелей. Скорей уж это порок, который должен быть наказан.
Корабли. Такие красивые. Восхитительно другие. Не похожие.
Многие гномы смотрят на корабли с восторгом. Люди придумали такие замечательные повозки для поездок по морю. Вот бы разобраться, как они работают, и усовершенствовать! Овладение таковым мастерством бесспорно изменит их жизнь. Навсегда. Окончательно. Бесповоротно. И хвала человечьему Богу! Пусть так и будет. А этот старческий бред про то, что их всех утопят… Зачем? Утопить такую кучу мастеров… Король Джеральд кто угодно, но не дурак! Да и гномы не так уж беззащитны! Одни Невесты справятся… Эти с чем угодно справятся.
Игрушки. Такие большие. Такие здоровские.
Ну и что, что корабли? Все равно — игрушки.
Взрослые. Такие глупые. Так достали. Болтают и болтают о каком-то дурацком утоплении. С игрушками поиграть не пускают.
А потом они нам надоели. Они нам совсем-совсем надоели, и мы побежали.
К игрушкам.
И взрослые нас не поймали.
А на игрушках сидели люди. Они показали, как на эти игрушки забраться и что делать дальше.
А взрослые припустили за нами следом, поняли наконец, как тут здоровско! Давно бы так! Вместе с нами бы поиграли. Нам ведь не жалко. Игрушки-то — большие. На всех хватит.
Корабли.
— Это ты хорошо придумала, деточка, чтоб часть первой партии вернулась назад, — сказала Мудрая Старуха владыке. — Пусть не бурчат недоумки, что там нас-де всех потопят. Пусть они вернутся с того острова, да и все нам обскажут, тогда и остальным поспокойнее плыть будет.
— Останешься тут за меня, Халльдис, — в ответ сказала владыка.
— Ты… отправляешься с первой партией?
— Ну не со второй же!
— Кто знает, может, и со второй придется… — вздохнула Мудрая Халльдис. — Может, и с третьей тоже.
— Верно, — кивнула владыка. — Впрочем, я так и так собиралась вернуться, дабы проследить за отправкой остальных, утешить тех, кто будет нуждаться в утешении, и пригрозить тем, кто соскучится по угрозам.
— Ты там повнимательней, Унн…
— Постараюсь, Мудрая…
Корабли.
Такие…
Якш не запомнил, когда ушла девочка, быть может, потому что закрыл всего лишь на мгновение глаза, а когда открыл…
Проснулся Якш оттого, что прямо у него в ухе орала какая-то птица. Сел. Потряс головой. Поковырял в ухе. Золотистые лучи солнца сочились сквозь стены в щелях сарая. Утро. Никакой птицы в ухе, естественно, нет. Птицы в ушах не водятся. Это она снаружи, со двора орет, дура эдакая. Так орет, что и впрямь кажется, будто в ухо залезла. Якш напряг память, мысленно перелистал доклады «безбородого безумца» и вспомнил, что дурацкую оручую птицу люди зовут «петух». И она вроде бы яйца несет. Или доится? Нет, это куры яйца несут, а доятся коровы. Молоком. А петухи — орут. Утром и вечером. И когда они орут, люди узнают, что день настал или, наоборот, кончился. Часы ведь не у каждого есть. Часы — штука дорогая, гномская. А петухи за так орут.