«Вот на кого похожа мать», — думает Иренка.
Отекают, мутнеют свечи. Чадят фитили. Душно. Острый запах пота. Голубые кресты покрываются полосками копоти. Гремит жестянка.
Иренка плохо спала ночью. Металась в жару, бредила.
Клитинья душила ее кожаным шнурком. Пани Лапуцкая толкала на грязную от чужих колен подушку. Стучал пальцами Явид. Гремела жестянка. Светилась красноватая ладонь матери, и ширилась на стене тень креста.
Иренка очнулась. Открыла глаза. Холодная мокрая салфетка лежала на лбу. Возле кровати сидела испуганная мать в шерстяном платке поверх ночной рубашки.
— Мама, — прижалась Иренка к ее груди. — Не позволяй Клитинье водить меня в церковь. Не надо больше.
Мать обняла ее. Притянула к себе. Грудь матери пахла теплым платком.
И вдруг у изголовья кровати на тумбочке, где лежали учебники и тетради, Иренка увидела распятие.
Мать принесла его из своей комнаты.
Тень креста высилась над головой Иренки.
Мать не отходила от отца. Дежурила. Казалось, она забыла костел и черный капитул.
Ксендз Явид присылал за матерью прислужника напомнить о спевках и о молитвах, которые она пропускает.
Мать идти в костел отказывалась. Не слушала она и Клитинью, которая привела из дальнего села Рольники человека Вараксу, «ожившего из-под святых» и который сам теперь вершит святые дела.
Варакса с заплетенной в косу седой бородой принес мешок с банками. В банках — притирки и взвары из толченых костей медведя и змеиных яиц.
Мать Вараксу в дом не пустила. Клитинья стыдила мать, говорила о клятвах, о муке мученической, ежечасной и вечной. Пугала, что имя матери огласят в костеле.
Мать отвечала отказом. Слушалась только доктора. Хотя он ее и предупредил, что отца спасти почти невозможно. Она кипятила доктору воду для шприцев, когда он делал болеутоляющие уколы, помогала при перевязках, готовила растворы риванола и марганцовки.
Умывала отца, причесывала, сметала с постели крошки, перекладывала поудобнее валики из подушек.
Ходила с Иренкой на поляну, на аэродром, встречать Антона. Он должен был привезти из Минска хирурга. Об этом попросил доктор. Может быть, хирург сумеет что-нибудь сделать.
Мать и дочь сидели на поляне.
Обхватив руками колени, мать смотрела на шпиль костела. Слушала, как звенит сигнатурка — самый маленький колокол в костеле, — созывает к обедне. Молчала, похудевшая и бледная. Неизвестно было, о чем думала.
Иренка ждала Антона. Она знала, что Антон не успокоится, пока не отыщет профессора и не привезет.
И Антон привез.
Отец умер утром в пятницу.
В доме появились Клитинья, пани Лапуцкая, Варакса и еще какие-то старухи в черных платках-запасках.
Прислужники ксендза принесли большой деревянный крест. Его прислонили к вешалке в коридоре. Распятие, натертое фосфором, вспыхнуло холодным светом. Такие кресты с фосфорными распятиями стояли на могилах, на кладбище вокруг костела.
Иренка, когда увидела крест, схватила мать за руку:
— Не надо, чтобы церковь, мама.
Мать ничего не ответила. Она опять была чужой, недомашней, нелюбимой.
Днем мать ушла в костел на исповедь. За Иренкой поручила смотреть Клитинье.
Но Иренка тоже ушла из дома. Убежала на поляну, на аэродром. Она упала головой в траву и заплакала. Недавно здесь плакала мать, тоже головой в траве. Они были тогда вместе, Иренка и мать. И отец был живой, Иренка могла взять его ладонь, тяжелую и теплую, и тихо что-нибудь говорить, ласковое, ободряющее.
И отец мог тихо отвечать, даже улыбаться, хотя ему было это совсем нелегко.
А теперь отца нет. Он умер. А мать стоит в костеле на коленях, исповедывается ксендзу Явиду, кается, что забыла церковь и бога.
Ксендз Явид слушает, приложив к уху ленту.
А потом ксендз Явид и его прислужники придут в дом в длинных сутанах, перевязанных в поясе. Запоют молитвы и понесут гроб отца на кладбище. Впереди будут держать крест с фосфорным распятием.
На кресте напишут имя отца, год рождения и год смерти. Имя матери, год рождения, а для года смерти оставят пустое место. Имя Иренки, год рождения и пустое место для года смерти.
Пустые места будут оставлены и перед крестом на кладбище для нее и для матери.
Церковники сделают все то, что ненавидел отец, что ненавидит и не понимает Иренка. Но такова воля матери.
В костеле зазвонили колокола, дробно и неровно. Их раскачивал, дергал за веревки сторож Казыро.
Иренка, не поднимая головы, лежала в траве. Плакала и никак не могла выплакаться.