В часы редких передышек между штормами водолазы продолжали свой нелегкий труд.
В один из вечеров Гутов и Разуваев зашли в радиорубку. Судовой радист принимал финскую станцию.
«Напрасно стараются, — говорил диктор на русском языке, — подводной лодки большевикам никогда не поднять! Англия и Франция, обладая прекрасным техническим оборудованием, даже с меньшей глубины не могли поднять своих лодок «М-2» и «Прометей». Что же после этого думают советские судоподъемщики со своей скудной техникой? Смешно, право…»
— Значит, у иностранцев кишка тонка! — Разуваев сплюнул со злости. — А мы и уключины шлюпочной не оставим на грунте! Верно, Ваня?
— ЭПРОН еще никогда не подводил! — твердо сказал Гутов.
Барометр на судне предсказывал сильную бурю. Уже забегали по морю беспокойные барашки и с жалобным писком пронеслась, черпая крылом воду, балтийская чайка. Небо исчезло. Все помрачнело вокруг.
В такое время в Кронштадте судам приказывают не выходить из порта и крепко швартоваться к гранитным стенкам. Но до Кронштадта двести километров.
«Судам, захваченным в море штормом, — говорится в морском международном законе, — разрешается укрыться в каждом порту любого государства мира».
Ближе всего Финляндия. К ее берегам и направилось эпроновское судно. Радировали в порт. Ответа не последовало. Волны поднимались все выше и выше, гулко ударяясь в борта. Снова запросили. И опять молчание. Наконец примчался портовый буксир. Толстый человек в новенькой форме, улыбаясь, взял в руки рупор — мегафон. К ногам его жался мопс, с голубым бантиком на шее и одеяльцем на спинке. Чиновник заявил, что ему велено отказать советскому кораблю в укрытии. Это было то время, когда финское правительство относилось к нашей стране агрессивно. Буксир повернул обратно, холодная волна обрызгала мопса, он мелко дрожал и злобно лаял на советское судно.
Эпроновцы тоже повернули, но прямо в открытое море, подальше от негостеприимного берега. На палубе царило гнетущее молчание… Разуваев вынул из карманов тяжелые руки, сжатые в кулаки. Водолазы мрачно провожали удаляющийся берег. Палуба круто накренилась.
— Ничего, глубоководники! — вдруг звонко крикнул всегда сдержанный Гутов. — И это выдержим!
С капитанского мостика раздался приказ:
— Надеть спасательные пояса!
Борта застонали от волн. Вспененная ветром вода стала седой. Судно, как на пружинах, то подпрыгивало, то опускалось в глубокую водяную бездну.
Волны перехлестывали через борт, мыли палубу. Могучий Разуваев найтовил — крепил к палубе водолазное оборудование, спасая от волн. И яростно ругался. Его глухой бас сливался с ревом ветра.
В носовой части оборвало концы. Гутов бросился туда. Огромный водяной вал перекатил через него. Он уцепился за шлюп–балку[3].
Волны совсем стали накрывать судно. Только рубка одна виднелась. Вода не успевала сбегать через шпигаты[4] и вкатывалась в кубрики.
Лицо Гутова пожелтело. Он совсем выбился из сил, но не отставал от Разуваева. Они и тут были вместе.
Два дня и три ночи продолжалась буря. А когда она кончилась, водолазы снова принялись за работу.
И вот наступил долгожданный день. Приготовления к подъему лодки были закончены.
Волнение охватило команду. В назначенное время, по четко установленному плану, все заняли свои места.
— Пошла! — негромко сказал командир.
— Вира! — прогремел боцман.
И сразу заработали лебедки на «Коммуне», специальном судне для подъема лодок. Пришли в движение мощные гини[5]. Многострунные тросы, продетые под днище «Девятки», вздрогнули и, натянувшись, медленно поползли вверх. Высокая многоэтажная «Коммуна» огрузла и глубоко вдавилась в воду.
— Вира сильней! — повторил боцман.
«Коммуна» задрожала и подпрыгнула. Это «Девятка» оторвалась от грунта.
Водолазы придвинулись к борту. Наконец под водой, отливая сталью, мелькнула большая сигарообразная тень. Еще не веря своим глазам, смотрели они сквозь воду на ржавую спину лодки, на погнутый конец перископа, на тросы — на все то, что они не раз освещали в глубине Балтики своими тусклыми лампочками. Дружное «ура» раскатилось по морскому простору и эхом отдалось в далеких берегах.
— Ура ЭПРОНу!
— Ура глубоководникам!
Наконец всплыла рубка подводной лодки.
На спасательных судах приспустили флаги. Отдать последнюю честь погибшим товарищам — таков морской закон.
Будто легкое дыхание пронеслось над затихшими кораблями:
Эпроновцы сорвали с головы бескозырки.
Каждый вспомнил все пережитое…
Поднятую «Девятку» накрепко запеленали в стальные тросы и бережно повели в Кронштадт. Это было 22 июля 1933 года.
3
Шлюп–балки — железные балки, изогнутые вверху дугой. Служат для подъема и спуска шлюпок на корабле.
5
Гини — большой мощности судоподъемные металлические блоки, толстые, многошкивные, диаметром около метра, до тонны весом.