«Нет, Рон, тебе просто не доверили задачу спасения Малфоев, вот и всё», — понятно, что она не сказала этого вслух, понимая, что сказать Рону, означало лишь осложнить жизнь Гарри.
Рон еще продолжал что-то говорить, но Гермиона так и ничего ему не ответила.
— Жаль, что эти двое потерпели неудачу, правда? Эти чертовы Пожиратели смерти заслуживают всего, что получают. И если прибьют друг дружку, это только избавит нас от необходимости защищать их, — решительно заявил Рон минут через пять.
Гермиона почувствовала, как гнев ее усилился, и прежде сосчитала до десяти, надеясь, что голос прозвучит немного спокойнее, чем она могла бы сказать ему.
— Рон, семья Малфоев отбыла свое наказание и теперь чиста перед законом, разве этого недостаточно? Людям свойственно не повторять своих ошибок, если они умны, — Гермиона взглянула на мужа и поняла, что он собирается начать излагать свои чувства на этот предмет… причем излагать довольно громко… и поэтому быстро поставила перед ним тарелку с едой. Обычно это заставляло его замолчать. По крайней мере, пока не доест.
Гермиона понимала, что узнай он, где она провела этот день и кто именно сейчас живет в доме ее родителей… нет, в ее доме, то, вероятно, пришел бы в ярость.
«Ну, я и не собиралась сообщать ему об этом, как-то так…» — упрямо подумала Гермиона.
Она понимала, что, вероятно, должна чувствовать вину за то, что скрывает от него это, но иногда в браке легче не говорить всего, если хочешь сохранить мир. И сегодня определенно был один из таких дней. И все, кто утверждает, что в браке не должно быть никаких секретов… нагло лгут! Или заблуждаются.
Пока они ели, Гермиона наблюдала за Роном, хотя и заметила: несмотря на то, что он еще недовольно поедал всё, поставленное перед ним, от привычки говорить за едой так и не избавился… а следовательно, не перестал брызгать слюной, вещая что-то. Эта привычка всегда казалась ей отвратительной, и из-за нее Гермиона первые пять лет непрерывно ворчала на него, но потом наконец-то сломалась.
Сейчас она воспользовалась тем, что Рон отвлекся, чтобы беззастенчиво изучить его черты. Даже в тридцать семь лет у него по-прежнему оставалась густая шевелюра, хотя и начинающая слегка редеть, а веснушки стали менее яркими, чем в молодости, если он не проводил много времени на солнце. Мальчишеская привлекательность Рональда превратилась в красивую, немного грубоватую мужскую красоту, поскольку его долговязой фигуре пошли на пользу те физические тренировки, которые проводил с аврорами Гарри.
Гермиона понимала, что и сама изменилась. После рождения детей, она так и не вернулась к своему прежнему весу, но так как новый сказался в основном на бедрах и груди, это даже чуть прибавило женственных изгибов ее всегда худенькому телу. Поэтому никогда и не волновалась на эту тему. К счастью, ее волосы, наконец, потеряли свою буйную кудрявость, и теперь она была обладательницей пышной густой шевелюры… которую, надо сказать, по-прежнему ненавидела. Ей казалось, что волос слишком много.
Гермиона вдруг подумала, а считает ли Рон ее по-прежнему привлекательной… все-таки они не занимались любовью уже более трех месяцев, и всякий раз, когда она пыталась инициировать близость, заявлял, что слишком устал. Она уже задавалась вопросом, нет ли у него романа, хотя и знала, что Гарри, конечно же, скажет ей, если что-то пойдет не так.
Сказать по правде, как-то она даже прикупила несколько книг, где давались советы по улучшению отношений между супругами, и уже приготовилась попробовать какие-то вещички из них, чтобы добавить в свою интимную жизнь некую искру. Но, увы, особого энтузиазма советы из этих книг у мужа не вызвали, и вскоре Гермиона разочарованно забросила их подальше.
Нет, конечно, Рону нравились ролевые игры, особенно те, в которых ей нужно было надевать платье какой-нибудь распутной горничной или соблазнительной медсестры, но сам категорически отказывался надевать форму магловского пожарного или полицейского и притворяться, что спасает или арестовывает ее. Тантрическим сексом, после того, как потянул мышцу паха, он тоже не увлекался, а потом и не оказался впечатлен сексуальными игрушками, которые Гермиона как-то принесла домой. И уж тем более энергично возражал против кожи, латекса и наручников, хотя самым страшным, что она сделала, был всего один раз, когда слегка шлепнула его кожаным ремешком.