В общем, я стал в этих краях большим человеком. Поразительно, какое впечатление можно произвести при помощи пригоршни лекарств, основ естественных наук и хорошей порции лапши на уши.
Бедный старый Мерлин оставил по себе дырку, в которую я влился, как вода в чашку. Не осталось во всей стране человека, который бы не стал меня слушать.
И как только у нее выдавалась свободная минутка, Нимуэ ходила за мной и следила за всем, словно серьезный совенок.
Думаю, в то время я мечтал, как янки из Коннектикута, единолично загнать все это общество в двадцатый век.
Но с тем же успехом можно пытаться сдвинуть море шваброй.
– Но они ведь делают все, что ты им говоришь, – заметила Нимуэ.
По-моему, тогда она мне помогала в лаборатории. Я ее называю лабораторией, хотя это просто комната в замке. Я пытался добыть пенициллин.
– Вот именно! – отозвался я. – А какой в этом прок? Как только отвернусь, они тут же возвращаются к старым привычкам.
– Ты же вроде говорил, что «димакратия» – это когда люди делают все, чего хотят, – заметила она.
– Такая демократия тоже бывает, – ответил я. – И нет ничего дурного в том, чтобы люди делали все, чего хотят, пока они делают все правильно.
Она задумчиво прикусила губу:
– Что-то тут не вяжется.
– Ну, вот так все работает.
– А когда у нас будет… будет «демократия», каждый муж будет решать, кто станет королем?
– Да, что-то вроде того.
– А женщины что будут делать?
Вот это стоило бы обдумать.
– Ну, им тоже положено право голоса, – заявил я. – Рано или поздно получат. Некоторое время на это уйдет. Не думаю, что Альбион уже готов к тому, чтобы женщины голосовали.
– Женщины и так уже голосят, – с непривычной горечью бросила она.
– Голосуют. Я имел в виду, они тоже имеют право голоса.
Я похлопал ее по руке.
– В любом случае, – добавил я, – с демократии начинать не приходится. Приходится сперва повозиться с такими штуками, как тирания и монархия. Зато люди потом так рады от них избавиться, что готовы уже держаться и за демократию.
– Раньше люди делали то, что им приказывал король, – сказала она, аккуратно отмеряя по мелким плошкам молоко и хлеб. – Верховный король. Все делали, что велит верховный король. Даже меньшие короли.
Я уже слыхал про этого их верховного короля. Под его рукою, ясное дело, земля так полнилась молоком и медом, что людям приходилось в болотных сапогах скакать. Меня на такую ерунду не купишь. Я человек практичный. Обычно, когда говорят о великом прошлом, просто пытаются оправдать свое весьма посредственное настоящее.
– Да, такие люди многое могут изменить, – сказал я. – Но потом они умирают, и история показывает…
Точнее, «история покажет», но ей я не мог так сказать.
– …показывает, что все становится даже хуже, чем было, когда они умирают. На том стоим.
– Это то, что ты называешь «фигурой речи», Мервин?
– Ага.
– Говорят, остался ребенок. Король его где-то спрятал до того часа, пока дитя не войдет в возраст, чтобы защитить себя.
– От злобных дядьев и другой родни?
– Ничего не знаю про дядьев. Но люди говорят, что многие короли ненавидели власть Утера Пендрагона.
Она выставила плошки на подоконник. Учтите, я вообще мало что знаю про пенициллин. Поэтому просто выращиваю плесень – и надеюсь.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила она.
– Утер Пендрагон? Из Корнуолла?
– Ты знал его?
– Я… ну… хм-м… да. Слыхал о нем. У него был замок под названием Тинтагель. И он был отцом…
Она пораженно уставилась на меня. Пришлось попробовать иначе:
– Он был здесь королем?
– Да!
Я не знал, что ей сказать. Подошел к окну и выглянул наружу. Ничего особенного, только лес. И не чистенький лес, в котором живут эльфы Толкина, а глухой, промозглый лес, всюду мох и гнилая древесина. Он понемногу отвоевывал землю. Слишком много войн, слишком мало крестьян, чтобы пахать поля. А где-то – скрывается истинный король. Ждет своего часа, ждет…
Меня?
Король. Не какой придется старый король. Тот самый король. Артур. Артос Медведь. Король Былого и Грядущего. Круглый стол. Век рыцарства. Он ведь никогда не существовал на самом деле.