Потом родилась я.
К четвертому году моему все поняли – я не могу накидывать перья, не могу предвидеть, не могу повелевать ветрами, не могу говорить с морем… Разочарование. Пустоцвет. Сухое древо. Что делать с такою недокоролевной?
Правильно – укрыть от людского взора. Понадежнее. В саду у женщины, воспитавшей не одно поколение перевертышей. У Грид, известной также как Птичница. Но правильнее было бы назвать ее тюремщицей. Каргой. Колдуньей. Зловорожьей ведьмой – тем более что в ее жилах явно текла великанья кровь.
Не вольно было отцу и матери запирать меня здесь. Что за варварский обычай – держать наследницу в саду за стеною? Прятать. Обидно и нечестно.
А затем появились они – братья. Шестеро мальчиков. Тройня. Двойня. И последний, младший, самый красивый – с глазами, как лесное озеро, и золотыми волосами. К четвертому году жизни королевичи обучились накидывать перья, говорить с морем, приказывать ветру и видеть ясно – во все стороны трех миров. Им ставили алтари, про них слагали висы. И первым именем у всех было «Сван» – лебедь.
Потом не стало мамы. Оды. Королевы.
А дальше все как обычно – да любой скальд вам про такое споет. Младшая сестра моей матери заняла трон. И зачем-то взяла себе в ярлы нашего отца. Так и появилась у меня тетка-мачеха, она же королева. И это все неправильно – ведь править должна была я.
У Птичницы в саду, укрытая от всех, искала я веселья, мести и мудрости, а обрела умение, и не последнее – научилась гальдру, великой магии мужей. Стала окрашивать знаки – писать руны кровью, и сад перестал быть темницей, покорился. Все травы, кусты и деревья поклонились мне – все, кроме роз. Их напоила я своей печалью до смерти: горе гордых самое горькое.
Я решила явиться во дворец не мешкая, в полном облачении, подобно воительницам древности и Девам Валгаллы, показать отцу, чего стоит старшая дочь.
Я расписала знаками лицо и тело. Я облачилась в доспехи моря и леса. Я опоясалась древним ремнем из бронзовых бляшек, взяла копье. И сто раз об этом пожалела. Копье было тяжелым, и нести его было неудобно.
Отцовы черные псы, едва завидев меня, взвыли, но кто стал бы слушать глупых тварей! Я превратила их в кусты – в дерезу. Ласточки накинулись было на меня на мосту, но я превратила их в одуванчиковый пух – невесомый и неопасный.
Так я шла, поднималась и попала в тронный зал. Отец даже не глянул в мою сторону.
– Илзе, бедная девочка! – сказала мне самозванка с лицом матери. – Что ты сделала с собой? Эти царапины у тебя на щеках… и ореховая настойка… лицо теперь все черное. А что в волосах? Это смола? Зачем? А для чего ты голая и вымазана синим? Пойдем скорее в купальню, я вымою тебе голову.
И она, королева, – вот так просто сошла ко мне, отобрала копье, накинула на меня плащ, и мы отправились в мраморную, всю убранную гобеленами и занавесями купальню. Там королева велела мне войти в воду, взяла трех ясписовых жабок, поцеловала каждую и сказала:
– Эту я посажу тебе на лоб. Она заберет твои злые мысли, и ты избавишься от боли в голове. Эту я посажу тебе на сердце, – сказала королева про вторую. – Она возьмет на себя тяжести, что происходят от обид и злонравия. А эту, – прошептала королева, – я посажу тебе на лоно, и благословение Праматери пребудет с тобой в наши лунные дни. Отвадит боль.
Затем она опустила фигурки в прозрачную воду – одна жабка села мне на лоб, вторая на грудь, третья на лоно – и я закричала от страха. И вода тотчас позеленела, а жабки раскалились, словно уголья, затем потемнели и стали вопить тонкими голосами. Из воды высунулись бледные, словно могильные черви, цветы – распахнули свои зубастые пасти, проглотили жабок, после – зашарили по моему телу, точно слепые котята, ищущие сосцы матери…
Королева ахнула, опустилась на колени, подула на воду, затем провела по ней ладонью. Вода стала опять прозрачной, и по ней поплыли три красных мака.
– Сейчас я хорошенько вымою тебе голову, – сказала королева. – Если будешь пищать, отшлепаю мочалкой.
– Но ведь… – начала было я.
– А если будешь болтать – горький мыльный корень попадет в рот.
После она предложила мне теплое вино с пряностями и фрукты.
– Наверное, ты знаешь, Илзе, что ни одна из нас не способна по-настоящему навредить другой? Все мы дочери Праматери, все сестры под покровом ее, – сказала королева наставительно. – И впредь не мучь своими дикоцветами моих жабок. Оботрись получше, я уберу тебя сообразно чину, тебе пора домой, скоро вечер.