Я закрыл глаза. Хорошая была идея, встретиться с вонючками на Япете. Может быть, мы бы что-то интересное придумали?
— Космос был так огромен и холоден, что каждая капля живого тепла в нём сияла на миллионы километров, будто драгоценный камень под лучами Солнца. Мишка думал об этом, когда мчался в кабине «пчелы» следом за Мари.
И чего она вдруг так заинтересовалась Япетом? — размышлял Мишка. Самый обычный спутник, не самый большой и красивый, ледяной шар вдали от Сатурна.
Но Мари заинтересовало то, что Япет двуликий. Та половина спутника, которая обращена в сторону движения по орбите, чёрная будто копоть. А задняя половина блестит как свежевыпавший снег.
«Япет просто собрал весь мусор на своём пути», — ворчал Мишка. Но Мари не унималась и решила побывать на спутнике…
Голос у диктора был хороший, хотя мне и не очень нравилось, когда он менял тон, будто пытаясь передать интонации героев. И вообще, трудновато было слушать после того, как я дрался с болванами…
Но я потихоньку увлекся. Искин держался стойко, не отключался, «пчела» шла по расчетной траектории и уже ничего не было впереди, кроме плоскости Кольца. Было видно, какое оно тонкое и дырявое, что камни в нём разделены большими расстояниями, но всё-таки оно вращалось достаточно быстро, чтобы громадина вроде «Гаргантюа» не смогла проскользнуть.
— Минута до подрыва боеголовки, — сказал искин. — Продолжать чтение?
— Да нет, хватит, — ответил я с сожалением. — Ты уверен, что рванёт?
— Должно рвануть, — порадовал меня искин. — Теоретическая возможность подрыва истребителя заложена в конструкцию.
Надо же! А нам и не говорили такого.
Наверное, чтобы не злоупотребляли. Истребители денег стоят, да и тушки наши не бесплатные.
Я приложился к соску, и «пчела» напоила меня очередной порцией лекарств. Это было очень трогательно.
Интересно, усыпят мою тушку?
Или мне всё же предстоит доживать свою жизнь безумным дебилом?
В любом случае я этого не узнаю.
Кольцо заслонило всё вокруг, а искин по своей инициативе начал отсчёт:
— Пять… четыре… три…
Я не успел приказать ему заткнуться, я будто заледенел весь.
— Два… один.
И наступила тьма.
Глава 15
Смерть — очень странная и непривычная штука.
Мне хотелось есть, пить и в туалет.
Я был настолько уверен, что умер или хотя бы стал бездумным овощем, что несколько секунд размышлял, а не может ли так выглядеть ад?
А потом ощутил своё тело.
Осторожно пошевелил пальцами на руках и ногах.
Ощущения были какие-то непривычные, но, без всякого сомнения, я жив. Вот только как? Не в человеческих силах доращивать тушку быстрее чем на полгода за неделю.
Вот и ответ!
Я открыл глаза.
И сказал:
— Здравствуй, Эля.
Голос у меня был какой-то странный, осип я, что ли? Или лёгочный спазм?
Но я говорил и понимал, что говорю — ура!
Важнейшая часть великого серафима Иоэля, пребывающая ныне в скромном девичьем теле, уступающем даже облику нижнего чина, кивнула и ответила:
— Здравствуй, Святослав.
Это была клонарня, вне всяких сомнений. Одно из многочисленных помещений, видимо то, которое используется для ускоренного доращивания. Я лежал на специальной медицинской кушетке, которая даже сейчас легонько шевелилась, вибрировала, массируя моё тело. В помещении было ещё три таких, две свободные, на одной лежала незнакомая темнокожая девичья тушка, вся в проводах и катетерах.
Ну как и я, собственно.
— Это ведь ты меня дорастила? — спросил я, глядя на Элю.
Выглядела она неважно. Вроде и красивая, как всегда, и улыбается, но какая-то усталость чувствуется. И её одеяние, сшитое словно из загустевшего света, утратило яркость и превратилось в обычные белые одежды.
— Пришлось потрудиться.
Она подняла руки и задумчиво посмотрела на ладони. Горько произнесла:
— У меня есть доступ к силе, способной срывать планеты с орбит и гасить звезды. Но силе приходиться сочиться через песчинку этого тела. И даже крохами этой силы мне безумно трудно управлять, одна неверная мысль — и либо Титан сожжёт в прах, либо меня развеет в пространстве и времени.
— Понимаю, — сказал я.
Мне казалось, что я действительно понимал. Чувствовал за ней напор, способный сдувать планеты как воздушные шарики. Наверное, это подобно нашему дитячеству — когда оживаешь в слабом детском теле, и мозги работают совсем иначе, и все инстинкты, рефлексы, бессознательный опыт меняются, откатываются назад.