— Я тебя узнал, парень, — сказал сидевший справа пожилой мужчина.
Мэтт ухмыльнулся и пожал соседу руку. Фред Симмонс был одним из старейших обитателей отеля “Крылья ангела”, и Мэтт частенько сиживал с ним в вестибюле. Фред, вышедший на пенсию бакалейщик из Айовы, как Эйб Мартин[9], сочетал в себе доброту и грубоватый здравый смысл.
— Хорошо, что ты здесь, — продолжал Симмонс. — Молодежи у нас маловато. Слишком заняты, наверное, своими потанцульками, а те, которые не танцуют, устраивают всякие там конгрессы. Приятно видеть, что хоть кто-то из молодых еще интересуется духовной жизнью. Ты часто сюда ходишь?
— Сегодня впервые.
— Правильное время выбрал, сынок. Я слышал, он собирается вместе с нами призвать Девятью Девять. Вот тогда они все попляшут.
— А что такое…
— Ш-ш, — сказал Симмонс.
Органист играл “Сладостную тайну жизни”, видимо намекая, что шоу начинается, потому что в зале воцарилась относительная тишина. За занавесом мелодию подхватил высокий тенор.
На последней ноте радужный занавес раздвинулся. Сцена была пуста, но из-под колосников на белые стены лились разноцветные, изменчивые потоки света. Слева на авансцене стоял столик, а на нем — самый обычный графин с водой. За столиком сидел пухлый пожилой мужчина, похожий на отошедшего от дел директора маленького банка. А в центре сцены ждал Агасфер.
— Это он, — прошептал Фред Симмонс.
Но Мэтт и так догадался, хотя раньше никогда не видел Агасфера. Этот человек владел сценой и всей аудиторией. Правда, понять, как же он на самом деле выглядит, было еще труднее, чем в случае с сестрой Урсулой. Лицо проповедника скрывала черная широкая борода в ассирийском стиле, а тело полностью пряталось под знаменитым желтым одеянием.
Оно не было золотым, шафрановым, лимонным или цвета хрома. Оно было абсолютно и недвусмысленно желтым, чистым, стопроцентным, отвратительным воплощением основного цвета. Ни вышивки, ни каббалистических знаков, ни какого-либо стиля, отраженного в покрое. Желтое одеяние — и точка.
Рукава полностью закрывали руки, а благодаря желтым перчаткам казалось, что они даже длиннее кончиков пальцев. Никаких накладных плеч, одни лишь свободные линии, и никакого пояса, чтобы помешать одеянию каскадом ниспадать до земли. Над плечами возвышался капюшон, завершая маскировку. Не считая капюшона и бороды, публика видела только нос, который, по крайней мере, явственно подтверждал национальную принадлежность Агасфера, и глубоко посаженные глаза, окруженные черными тенями.
Мужчина, сидевший за маленьким столиком, встал.
— Дорогие последователи Древних, — обратился он к слушателям. — Возможно, некоторым из вас известно, что сегодня в Храме Света особый вечер, и я знаю, что вы не желаете тратить время, слушая мои разговоры. Поэтому я не отниму много времени, разве что поприветствую многочисленные новые лица, которые вижу здесь. Говорю вам, друзья, — вы не знаете, насколько были правы, придя сюда сегодня. Я хочу, чтобы те, кто пришел впервые, повернулись и пожали руку брату или сестре справа, потому что все мы — дети Света, а значит, братья и сестры!
Мэтт послушно повернулся и пожал руку Фреду Симмонсу. Этого оказалось достаточно, чтобы минутное волнение, охватившее его при виде человека в желтом одеянии, который господствовал над слушателями, исчезло. Пусть происходящее здесь было нелепым, смехотворным, что опасного могла натворить паства, состоящая из заурядных Фредов Симмонсов, простых здравомыслящих американцев? — А теперь, — объявил человек с внешностью бывшего банкира, — прежде чем заговорит тот, чьих слов мы ждем, он хотел бы, чтобы мы спели “Старое христианство”. Присоединяйтесь все, и давайте постараемся.
Игра света на белом заднике померкла, и вместо лучей благодаря стоявшему над сценой проектору появились строчки гимна. Органист заиграл “Тело Джона Брауна”, и аудитория постепенно присоединилась.
Постигнув мудрость Древних, ты, Господом храним, Обрящешь царственный венец, душой сольешься с Ним, На небесах навек войдешь в Христов Иерусалим. Мы правды держим шаг.
До сих пор пела только половина зала. Некоторые — в том числе Фред Симмонс, который что-то мычал — сидели с такими лицами, как будто слова были для них чересчур трудны. Но как только начался знакомый припев, все присутствующие загремели ликующе и фальшиво:
Старое христианство во гробе лежит, Старое христианство во гробе лежит, Старое христианство во гробе лежит, Мы правды держим шаг!
9