— Заходите, — приказал Маршалл и помедлил, как бы обдумывая, что сказать. Наконец он продолжил: — Я говорил с Майком Джорданом. Я знаю его много лет — хорошо знаю. Если он считает, что человеку можно доверять, я верю ему на слово. Вы, кажется, поладили с ним, когда участвовали в программе, и бог с ним, с розовым листком.
— С Джорданом было здорово работать.
— Поймите меня правильно, — поспешно добавил лейтенант. — Это не значит, что теперь вы ангелочек с крыльями и нимбом, на котором написано “Невиновен”. Но теперь я могу без особой опаски использовать вас в своих целях.
— В каких целях?
Маршалл снова занял место перед камином.
— Родственники, — назидательно произнес он, — знают друг о друге чертовски мало. Если хотите получить совершенно ложный, искаженный до неузнаваемости образ человека, ступайте к его ближайшим и дражайшим. Стоило мне приняться за какое-нибудь дело, и через неделю я знал о каждом из участников больше, чем все они, вместе взятые. Мы видим людей без прикрас. Видим самую суть, без побрякушек, которыми они обрастают в повседневной жизни. Но на это все же нужно время. Примерно неделя, как я уже сказал. В данном случае у вас есть преимущества полицейского — вы вошли в семью беспристрастным наблюдателем и видели их всех в радости и в горе. Вы смотрите со стороны и вдобавок опережаете нас нa два дня. Вы пробыли здесь слишком недолго, чтобы оценить каждого из членов семьи, но видели достаточно, чтобы узнать больше нашего. Поэтому я, честно говоря, предпочел бы иметь вас под рукой. Буду излагать вам свои мысли вслух, а вы — мне. Вы будете чертовски полезны, если не откажетесь… — Лейтенант снова замолчал и пристально взглянул на Мэтта. — Договорились?
— Договорились.
— Вот и славно. Давайте проведем небольшое совещание. Я не прошу показаний. Просто хочу поговорить. Скажите все, что думаете, спросите обо всем, что желаете знать в пределах здравого смысла, а я отсею. Если мы наткнемся на что-нибудь жизненно важное, потом сделаете формальное заявление. Нынешний разговор строго конфиденциален.
— Я начну с вопроса. Значит ли это, что, по-вашему, преступление совершил член семьи?
— Черт возьми, Дункан, я не знаю. Чтобы ответить, мне самому надо задать немало вопросов.
— Неприятное предположение, — задумчиво произнес Мэтт.
— Убийство вообще неприятная штука. Разве оно лучше или чище, если убийца никак не связан с жертвой, ну или, в крайнем случае, у них строго деловые отношения? Разве извращенец, который из любопытства убивает постороннего человека, или бизнесмен, который избавляется от партнера ради собственной выгоды, порядочнее дочери, которая убивает отца, потому что с ним невозможно жить? Нет, Дункан. Если мы намерены расследовать это дело, извольте уяснить себе, что убийца есть убийца. Нет никаких степеней убийства, кроме тех, что признает закон, и я имею в виду именно закон, а не капризы бестолковых присяжных. Убийство… — Маршалл вдруг замолчал и как будто смутился. — Простите, Дункан. Я участвовал в дебатах в Оксфорде. Прилипчивая привычка.
— Валяйте дальше, — Мэтт ухмыльнулся. — Мне это нравится больше, чем ваш официальный стиль.
Маршалл рассмеялся.
— Если бы вы знали, каких усилий мне стоит постоянно скрывать, что я когда-то, прости господи, был членом “Фи-бета”! Ну ладно. Насчет вас я могу не беспокоиться. Буду говорить что хочется, не задумываясь о том, кто взял слово — полицейский детектив или стипендиат Родса.
— Но все-таки, — настаивал Мэтт, — вы думаете, что мы имеем дело с преступлением по личным мотивам, которое произошло в недрах семьи?
— Я уже сказал, что не знаю. Не важно, каких результатов добилась научная криминология, не важно, сколько улик и на что они указывают. Первое, что нужно выяснить детективу: кто желал смерти жертвы? Мотив указывает на преступника гораздо точнее, чем наличие средства или возможности. Все вертится вокруг старого доброго cui bопо[11]. (Если капитан Гардинг услышит от меня хоть одну латинскую фразу, я лишусь значка.) Что касается данного дела, жертвой пал человек, чей образ жизни наводит на мысль о двух совершенно разных мотивах. Во-первых, он был богат, во-вторых, разоблачал преступников. Если речь о богатстве, мотив есть у любого члена семьи, и мы вправе так думать, пока не оглашено завещание.
— Да бросьте, — перебил Мэтт. — Это же глупо. Конечно, кое-кто способен убить дальнего родственника из-за наследства, но застрелить собственного брата или отца…