{6.8.5} Ночью Ингелль устроил ужин для сыновей Свертинга. То было в высшей степени роскошное пиршество, где на столах в изобилии стояли самые изысканные яства. ‘Не желая, чтобы старик покинул пир слишком рано, король любезно предложил ему задержаться [во дворце]’. Будто бы веселье и изысканная пища могли сломить его непреклонную доблесть! 2‘Бросив [лишь] взгляд на кушанья’, Старкадер (л. 60об.)|| решительно ‘отказался употреблять их’, посчитав это чем-то ниже своего достоинства; не желая усваивать чужеземные обычаи, ‘своим самообладанием, в котором сильнее всего и проявлялась его доблесть’, он смирил [естественное] влечение к этим яствам, приложив все усилия к тому, чтобы не позволить соблазнам пира умалить его добытую на войне славу. 3‘Дело в том, что сила его духа была [известной] ревнительницей чувства меры, врагом излишеств в еде и противницей чрезмерного употребления пищи’. ‘У него никогда не хватало времени на роскошь’. Забыв об удовольствиях, с неизменным уважением он всегда относился лишь к тому, что связано с доблестью.
{6.8.6} Увидев, что прежние традиции умеренности и все старые добрые обычаи испорчены новомодной роскошью и пышностью, он отказался от излишеств, сопровождавших это расточительное пиршество, и потребовал дать ему обычной крестьянской еды. {Об умеренности Старкадера в пище и питие} 2Отвергая напрасное расточительство в еде, он довольствовался прокопчённой и неприятной на вкус пищей, и ‘чем проще она была, тем охотнее он утолял ею свой голод’67. ‘Он не хотел, чтобы его подлинная доблесть была ослаблена дурными влияниями иноземных кушаний, считая их чем-то наподобие преступного очарования распутства, или же чтобы старинные правила умеренности в еде были уничтожены [новомодным] поклонением обжорству’. 3Его приводило в негодование, что одну и ту же еду подавали к столу как в жареном, так и в варёном виде; ‘он считал отвратительной пищу’, пропитанную кухонным чадом и искусно сдобренную поваром многочисленными приправами.
{6.8.7} Ингелль же, напротив, отвергнув пример своих предков, ‘позволял себе относиться к традициям [нашего] застолья с куда большей свободой, чем было позволено обычаями прадедов’. {Роскошь при устроении пиров занесена в Данию из Тевтонии} 2Прельстившись однажды тевтонскими обычаями, ‘он не постыдился [затем уже] всецело подчиниться их изнеженной распущенности’. 3Именно из той лужи в уста нашего Отечества хлынул этот далеко не скудный поток увлечения излишествами в еде. 4Оттуда проистекали роскошь пиров, дорогие яства, изысканная кухня, искусные повара и разные мерзкие колбасы. Оттуда же пошла всяческая распущенность, противная обычаям наших предков. 5Дело в том, что люди в нашей стране издревле воспитывались в скромности, излишества же были привнесены к нам извне68.6Ингелль же до такой степени ‘был пленён этими соблазнами’, что не постыдился ‘воздавать добром за несправедливость’, ведь даже достойная всяческого сожаления смерть его отца не вызывала в нём ни одного горестного вздоха.
{6.8.8} Между тем королева [по-прежнему] ‘не хотела отказываться от своего намерения’. Полагая, что лучшее средство заставить старика унять свой гнев — это подарки, она сняла со своей головы роскошную ленту и положила её ему на колени, когда он сидел за трапезой. ‘Она хотела купить его расположение, коли уж ей не удалось сломить его упрямого мужества’. 2Старкадер, |(нач.1-й ч. фр-та Шерлинга) ’ещё не простиший ей предыдущего оскорбления’, швырнул этот подарок той, которая его ему подарила, посчитав его проявлением скорее презрения, чем уважения. [Я полагаю, что] он поступил вполне разумно, ‘не надев это подобающее женскому наряду украшение на свою покрытую шрамами и привыкшую к шлему голову’, ведь он хорошо знал, что женской ленте для волос не место на голове мужчины. 3Так он воздал ей отказом за отказ, отплатив своим презрением за её [прежнее] пренебрежение к себе, ‘проявив при этом в своей мести за нанесённое ему оскорбление твёрдости не меньше, чем в том, как он его <вынес>a.
{6.8.9} Душа старого воина, которую цепкие когти дружбы неразрывно связывали с памятью о Фродо, была настолько признательна королю за полученные от него награды и его щедрость, что ‘ничьё ласковое обхождение’ не могло заставить его отказаться от принятого решения отомстить за короля. Даже сейчас, после гибели Фродо, он старался добрыми делами отплатить умершему за его благосклонность и воздать добром тому, чьим расположением и милостивой дружбой пользовался при его жизни. 2Мысль о печальной гибели Фродо так глубоко запала ему в душу, что благоговейное почтение перед прославленным вождём уже никогда более не покидало его сердца; по этой причине он, не колеблясь, ‘отдал предпочтение старой дружбе перед теми милостями, которые ему сулили в настоящее время’.