Другим проявлением тотальной унификации стала политика Карла в отношении Церкви. В 90-х годах VIII века при королевском дворе вырабатывается особая идеологическая доктрина. Опираясь на труды Августина, Иеронима и Исидора Севильского, придворные академики и прежде всего, Алкуин формируют представление о том, что христианская империя не погибла на Западе под ударами варваров в V веке н. э., а продолжала существовать, переходя от народа к народу. Правда, теперь она мыслилась уже не столько как политическое образование, сколько как некое духовное единство, возникшее на основе приверженности к христианской религии. При этом само существование империи обретало определенные смысл и цель. Через победу христианства во всем мире она должна была привести к установлению Царства Божьего на земле. Здесь особая роль отводилась королевской власти и Церкви. Именно христианнейший король, могущественный правитель, укротитель язычников, гроза еретиков, объединивший под своей властью весь христианский мир, должен был вести свой народ к спасению через утверждение в нем истинной веры. В этом также довольно отчетливо проявлялась ориентация раннесредневекового человека на внешнюю силу, независимую от воли отдельного индивида и довлеющую над ним.
Тем не менее, задачи, которые ложились на королевские плечи, были поистине грандиозны. В фигуре правителя объединялись светские и духовные функции. Да и можно ли с уверенностью сказать, где во времена Каролингов пролегала между ними граница? В качестве носителя светского меча король имел право на насилие, которое получало при этом высокое нравственное оправдание. Ведь оно осуществлялось по отношению к непокорным язычникам и заблудшим еретикам. Недаром в возвращении заносчивых и дурных людей на праведный путь — путь Спасения — Теган видит одну из главнейших обязанностей короля (6). Таким образом, многочисленные военные походы Карла и покорение новых земель, проводившееся порой с невероятной жестокостью, становились полем духовной битвы. Завоевание непременно сопровождалось христианизацией, за воином следовал священник, который часто сам был воином. Символическим выражением этих военно-религиозных побед становились акты крещения языческих правителей, проводимые христианнейшими королями.
Утверждением истинной веры короли занимались и внутри христианского мира. Отсюда такое огромное внимание, которое Каролинги уделяли Церкви и церковным реформам. Церковь учит и наставляет. Только через нее возможно спасение. Чтобы она правильно исполняла свою высокую миссию, следует постоянно заботиться о ее собственном улучшении. Карл настойчиво добивался повышения морального облика клира и его образовательного уровня, унификации церковной литургии, выправления текстов Священного Писания, выработки единой догматики. Не говоря уж о том, что по его инициативе и при самом активном участии повсеместно велось церковное строительство, основывались новые монастыри и епархии, особенно на северных и восточных рубежах королевства, отправлялись духовные миссии в соседние языческие страны.
В свете всего сказанного выше совершенно логично выглядели и претензии Карла на административное руководство Церковью. Подобно византийским василевсам новый император Запада, титул которого Карл принял на Рождество 800 года, начинает созывать церковные синоды и председательствует на них, принимает активное участие в обсуждении сугубо догматических вопросов (например, в споре о filioque), утверждает решения синодов и силой собственного авторитета добивается их выполнения.
Каролингская политическая доктрина носила ярко выраженный монархический характер. Подобно Христу на небе, земной владыка правил один. Он объединял в своих руках светскую и духовную власть, руководил Церковью и командовал войском. Он один вел весь populus christianus к спасению. Зримым воплощением этой доктрины стала аахенская капелла. Алтарь Христа в ее восточной части и трон императора в западной одинаково возвышались над окружающим пространством, мирским (местом для свиты и семьи) и сакральным (прочими алтарями), наглядно выражая Идею.
Однако монархизм каролингской идеологии причудливым образом сочетался с политической реальностью. Королевской власти в раннее Средневековье была свойственна патримониальность. Король-отец перед смертью должен был непременно разделить территорию королевства между принцами. При этом каждому доставалась примерно равная доля земли и власти. Нарушение этой традиции грозило серьезными политическими осложнениями. Сколько раз за время существования Франкского королевства обиженные принцы поднимали мятежи, требуя справедливости. Карлу это было хорошо известно. Поэтому в 806 г. на собрании знати он утвердил Divisio regnorum. Три его законных наследника Карл, Пипин и Людовик получили, соответственно, Франкию и Бургундию — первый, Италию, Баварию и часть Алеманнии — второй, Аквитанию, Септиманию и Прованс — третий. По-видимому, Карл нисколько не сомневался в необходимости и правильности подобного решения. Идеологическое единство не находило для него продолжения в единстве политическом. Последнее вообще понималось еще целиком в рамках патримониальных традиций. Королевства, во главе которых стояли правители, связанные теснейшим кровным родством, казались таким же единым целым, как семейное германское домохозяйство, внутри которого отец выделял наделы сыновьям.