Он орал, громко, страшно кричал, сгребая пепел в горсть, прижимая его к губам, отбивался от чужих рук, не видя, не слыша никого. Его мир кончился, истончился и лопнул, оглушая, лишая всего. Сердце глухо бухнуло и остановилось, закаменело, выстужая кровь.
Стив тяжело поднялся и пошёл.
Он плохо соображал, что происходило вокруг, не видел крови на своей форме, не чувствовал жалости. Шёл, проламывая стены, сворачивая шеи, выдирая глотки. Даже на ненависть у него не осталось сил и эмоций. Стив должен был уничтожить тех, кто отобрал у него Брока.
Уже много позже, когда враги кончились и глухая ослепляющая ярость немного поутихла, когда они все как один раздавленные потерей вернулись в лагерь, он очнулся… так и не собравшись с силами, чтобы войти в их палатку, Стив сидел рядом с ней на земле и выл в шею Баки, цеплялся за его плечи, обламывая ногти, клял сам себя, несправедливость мира, Шмидта, «Гидру». Он чуть не бросился на Филлипса, услышав: «Мальчик мой, это война. Мы все что-то и кого-то теряем». Чуть не свернул шею Пегги, хотя и не помнил, что такое она сказала. Только Баки не вызывал желания убивать, только с ним Стив мог горевать без оглядки, поддаться наконец ужасу потери, оплакать. Только его слова не резали заходящееся в агонии сердце, помогая если не примириться, то немного притупить горечь и отчаяние.
— Мы отомстим, — уверенно говорил Баки. — Мы отомстим. Пусть даже от этого не станет легче.
Стив больше никого не жалел. Не видел он в приспешниках «Гидры» живых людей, перед внутренним взором раз за разом вставало лицо Брока, безграничная любовь, щедро разбавленная ужасом, в его глазах и последняя улыбка, придавая сил, желания выжечь заразу с лица земли, чтобы больше никому не было так же больно.
Миссии сменялись миссиями. Стив не спал, не ел, казалось, и не дышал вовсе. Всё его тело работало слаженным механизмом, адским устройством, главной целью которого была месть. Он с точностью вычислительной машины рассчитывал маршруты, выискивал противника, без какой-либо жалости отсекая одну голову за другой, почти дотянулся до Золы, когда измученный бесконечной гонкой организм-таки дал сбой.
Стив знал, что надо было поспать хотя бы пару часов, знал, что из-за усталости сильно потерял в реакции, но время поджимало. Внутренний голос вопил голосом Брока, уговаривал отступиться, но руки уже ощущали под пальцами биение пульса на шее Золы, его кровь и застывшие рыбьи глаза виделись повсюду. И Стив рискнул, вновь оступаясь.
В ушах всё ещё стоял крик Баки, перед лицом последняя улыбка Брока.
Стив отхлебнул из горла. Перед ним на столике полуразрушенного взрывом паба лежал люгер всего с одним патроном, да и разве нужно больше, чтобы закончить агонию, прервать свой бег в никуда?
— Стив, я сожалею.
Он и не заметил, как пришла Пегги, не слышал, как она отодвинула стул и села рядом.
— Знаешь, что забавно? — Стив криво улыбнулся, не в силах больше скрывать слёз. — Не могу ни напиться, ни застрелиться. С первым успешно справляется чертова сыворотка, а второе… а на второе не имею права, пока Шмидт жив. Хотя я уже так устал.
Смертельно устал.
Потому и не стал даже пытаться выбраться. Сел в кресло пилота, отключив передатчик, и смотрел сквозь толстое стекло, как приближалась белая корка векового льда.
«Вот и всё», — думалось ему.
Вот и всё.
Боли не было. Ничего не было, лишь пустота, чёрная непроглядная утягивающая на дно зыбь и холод, только холод.
***
По лицу пробежался солнечный лучик. Где-то за окном радостно щебетали птицы.
Стив зажмурился, потёр, закрыл ладонью глаза, перевернулся на бок. Недалёко тихо стрекотало радио. Диктор, захлебываясь от радости, голосил в микрофон, приветствуя новых победителей первенства. Казалось, ещё мгновение — и Стив услышит о чём-то оживлённо беседующих Брока и Баки, почувствует запах кофе. Но утренний лагерь звучал не так, не так пах, вообще был совершенно другим. Даже постель вместо спальника, вместо жёсткой больничной койки какая-то совершенно неправильная.
Глаза распахнулись сами собой. Стив резко сел, пошатнулся, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту, глухо застонал, прикусывая костяшки правой руки. Он жив. Это место не было раем, адом или чистилищем, не похоже оно было и на обычный госпиталь, хоть и стены почти такие же, почти одинаковое белье, только качественнее, белее, почти похожий запах, и этот матч…
— Здравствуйте, Капитан.
Стив не слушал объяснений натянуто улыбающейся медсестры, под форменным халатом которой четко угадывалось очертание кобуры, не среагировал на людей в странном обмундировании, бросившись вперёд, проламывая какие-то чересчур тонкие стены, чтобы, выбравшись на улицу, замереть потерянным, раздавленным посреди чужого города, чужой страны, чужого мира.
***
— Я прекрасно понимаю, Капитан, — Фьюри загадочно улыбнулся. — Вы герой войны, национальное достояние, человек, которому мы обязаны буквально всем. И мы не можем бросить вас вот так наедине с новой реальностью.
Стив скосил на него глаза.
За последние три дня слишком ко многому пришлось привыкнуть, многое понять. Хоть и было слишком тяжело и страшно, хоть сердце тянуло, дергало от незаживающих ран, Стив держался, пусть и из последних сил, натянуто улыбался, благодарно кивал, забирая свои кем-то заботливо сохранённые вещи, мечтая лишь об одном — остаться уже в тишине, проверить на месте ли патрон в люгере, и пустить пулю точно в цель.
— А потому, — продолжал Фьюри, будто бы не замечая безучастного взгляда. — Я хотел бы вас познакомить с ещё одним путешественником во времени. — он остановился напротив дверей, взялся за ручку. — Вроде вы даже знакомы должны быть, воевали точно в одно время. Он вывалился посреди Национального парка восемь лет назад, орал и отстреливался. — Фьюри потянул дверь на себя.
В тишине тренажёрного зала отражаясь от светлых стен грохнул чересчур знакомый голос:
— Блядь, Роллинз! Жопой шевели.