– Разве что на нервах бабушки, – неудачно попыталась пошутить Тая. – Слушайте, а какой ваш любимый композитор?
– Хм, – задумался Роман. – Например, из современных – Людовико Эйнауди. Слышали о таком?
– Certamente! – просияла Тая, пользуясь случаем продемонстрировать свои скудные знания итальянского.
– Вы говорите по-итальянски?
– Естественно, это же язык Эйнауди.
– Это похвально. И где вы его изучали?
– Grazie. О, я училась в известной итальянской школе «Интернет-переводчик». По песням.
– Замечательная школа!
– Значит, вы тоже в ней учились?
– Ходил туда время от времени, да.
Тая прикрыла ладошкой рот и захихикала. В первый учебный день Роман показался ей напыщенным и самолюбивым. Но несколько общих с другими группами лекций заставили поменять мнение о нем. Роман оказался умным, культурным мужчиной, который всей душой любил свой предмет.
– Какие же все-таки образованные в этом году у меня первокурсницы, – Роману явно было приятно с кем-то поболтать на тему искусства.
– Да и вы пианист, а не простой преподаватель, – отдала должное Тая. – Для меня остается загадкой: как можно играть на фортепиано? А если еще и не глядя на клавиши… Вообще атас!
– У меня много талантов, – усмехнулся Роман.
– Даже так? Вы где-то еще работаете? Откроете тайну? – спросила Тая, без тени смущения заглядывая в черные глаза Романа.
«Всю жизнь читаю книги, осуждая глупеньких героинь романов, а сама веду себя в точности как они. Вот уже стою и невольно восхищаюсь просто вежливым и приятным мужчиной. Какое клише», – пронеслось в голове.
Повисла небольшая пауза. Но не напряжённая. Она была естественной, такой же, как и диалог.
– Вы не первая интересуетесь. Но пусть это останется тайной. Я, в конце концов, преподаватель в университете. Пусть и на полставки, – загадочно произнес Роман.
– Роман Евгеньевич, – Тая хитро подмигнула. – Вы чем-то неприличным занимаетесь? А ну, признавайтесь!
– А что мне за это будет? – он сложил руки на груди.
– Не знаю, – пожала плечами Тая, – как-нибудь лично отблагодарю.
Роман удивленно вскинул брови, а затем прищурился. Через мгновение Тая поняла, как прозвучали ее слова, и раскраснелась.
– Я имела в виду… То есть я не имела в виду ничего такого…
– Неподобающего? Ай-яй-яй, сами же предположили, что я занимаюсь чем-то неприличным, – рассмеялся Роман.
– Да ну вас, – глядя на него, рассмеялась и Тая.
– Я люблю свою вторую работу. Она позволяет мне попасть туда, куда другие только мечтают. Впрочем, – Роман поднял с земли камушек и запустил в воду, – преподавать студентам литературу мне тоже нравится. Но, думаю, я надолго в университете не задержусь. А вам нравится что-нибудь из классики? Или же молодежь сейчас слушает только… А что вообще сейчас слушает молодежь?
– Ну, не прибедняйтесь! Не стройте из себя старика. Вы даже выглядите, как студент, – возразила Тая и на секунду задумалась. – Из классики… Даже не знаю. Чайковский?
– Вы у меня спрашиваете?
– О, нет. Просто я, наверное, только его и знаю. Да и вообще, Чайковский в музыке – это как Пушкин в литературе. Никогда не прогадаешь, если назовешь кого-то из них.
Роман одобрительно кивнул.
– Это потому что Чайковский у нас в крови. Сложно поверить, что раньше его даже боялись.
– Когда это?
– В СССР. Любой советский человек знал: если по телевизору внепланово включили «Лебединое озеро», значит, в стране что-то случилось.
– Правда? Не слышала о таком…
– Да. Балет транслировали в дни траура и похорон генсеков. А в девяносто первом в дни августовского путча «Лебединое озеро» на протяжении трех дней показывали по всем телеканалам.
– По всем?!
– Да, – снова кивнул Роман. – Людям перекрыли информационный кислород, боясь массовых волнений. Развлекательные передачи были неуместны. А вот «Лебединое озеро» – бессмертная классика, которая всегда кстати.
– Ничего себе, а я и не знала, что этот балет – своеобразные информационные шоры, – удивилась Тая и, сощурившись, посмотрела на Романа. – Так все-таки вы дедуля, раз помните такие вещи!