Информацию — только информацию — и в последний момент — каково? Впрочем, близость реального бессмертия кого угодно сведет с ума.
— И только в том случае, — добавил Грабер, — если я буду иметь от вас гарантию моей полной неприкосновенности.
— Вы, по–моему, бредите, Грабер. Какую я могу дать вам гарантию, кроме честного слова? Которое вы, как я понимаю, ни во что не ставите.
— Думайте, Бессон.
— А что тут думать? — Ронин помолчал, набирая скорость и задавая машине маршрут произвольного блуждания над городом: до темноты нельзя было открыто лететь на место — наверняка снизу за флаером следила не одна пара внимательных глаз. Им еще повезло, что они прибыли сюда под вечер и не придется часами кружить над городом в ожидании ночи. — Что мне мешает пристукнуть вас прямо сейчас и выкинуть из машины? — Грабер сидел не шевелясь, лишь лицо внезапно пошло неровными красными пятнами да пальцы впились в кейс до белизны в ногтях. Ронин усмехнулся: — Да ничто, собственно, не мешает. Но я же этого не делаю. Это ли не лучшая вам гарантия? — Ро–нину даже было немного жаль Грабера: после получения кейса он стал в команде явным балластом и воспринимал это, видимо, весьма болезненно. Самое смешное, что ронин и впрямь не видел теперь смысла в том, чтобы его убивать: лис уже ничего не может, он никому здесь не нужен, одинок, бессилен и жалок в своих попытках сохранить статус равноценного партнера.
Грабер сипел носом, восстанавливая пошатнувшееся душевное равновесие. Затем прокашлялся, поднеся ко рту кулак. «Сейчас врать начнет», — подумал ронин. И угадал.
— Вы ошибаетесь, Бессон. Кейс, как я вам уже говорил, имеет лишь косвенное отношение к «сердечнику».
— Стало быть, за настоящим предстоит еще куда — «прыгать»? — проворчал ронин, потешаясь в душе.
— Это вы узнаете в свое время.
Тут как раз появились Жен с профессором, не вполне координирующим свои движения (кислородное опьянение, вероятно), но явно гордым выполненной миссией и даже чуть заметно порозовевшем после отлежки в «гробу».
— К чему тянуть? — сказал ронин, когда они уселись с ним рядом (Грабер заблаговременно отодвинулся от него к противоположной двери). — Откройте кейс, и пусть профессор засвидетельствует, что этот ваш нейростимулятор не является «сердечником». Так мы убедимся в вашей честности, а заодно и в моей доброй воле.
— Я повторяю — в свое время! — отрезал Грабер, вцепившись в кейс, кажется, сильнее, чем некогда во время штурма профессор. Это уже смахивало на паранойю, истоки которой ронину были очень даже понятны: только владея «сердечником», Грабер мог с самого начала надеяться на то, что ронин его не убьет. И он судорожно хватал ртом незримый пепел, оставшийся от этой надежды.
Ронин, конечно, мог отнять у Грабера кейс прямо сейчас, открыть его и получить подтверждение профессора о лежащем в нем приборе. Но он решил пока этого не делать: до Грабера надо было еще тянуться через Жен и Рунге, а теперь недосуг было затевать возню в кабине: с кейсом и так было все ясно, к тому же тогда у Грабера уже точно сорвет крышу — чердак вон уже вовсю дымится.
Развалины постепенно погружались во тьму. В небе проявлялась все ярче луна — древний земной фонарь, Не вызвавший в душе у ронина никаких теплых ностальгических ассоциаций: все самое грязное и жестокое из того, что осталось в памяти от детских впечатлений, происходило чаще всего именно при ее свете.
Визуально сориентировавшись на местности (маршрутной карты самой старой Москвы в компе «Сузуки», увы, не оказалось), ронин взял направление на проспект Мира, к бывшему спорткомплексу «Олимпийский». Снизу их теперь не отследят, а воздушного преследования здесь можно было не опасаться: транспорт в городе практически отсутствовал, какие–то машины еще ездили, но только по земле, в том числе и местная топливная полиция: горючее было здесь в страшнейшем дефиците. Когда–то, когда его было много, вдоль дорог расселяли колонии простейших, поглощавших продукты углеродных соединений. Эти любители нефтепродуктов спровоцировали появление специфической растительности — зарослей гигантских, по пояс, губчатых лишайников, прущих из каждой щели, оставшихся чуть ли не единственным видом, более или менее притерпевшимся к пагубным изменениям окружающей среды. Обилие подобных зарослей было здесь одним из признаков, по которым находили старые хранилища бензина: если есть непроходимый лишайник, значит, можно и поискать — и топливной полиции, и аборигенам.
Вести машину правильным курсом над ночным городом, лишенным огней, — задачка непростая, но только не для того, кто в этом городе родился, вырос и знал в нем каждую более или менее выдающуюся руину. Спустя каких–нибудь пятнадцать минут они уже , снижались над спорткомплексом. Учитывая отсутствие в городе спортивных и каких бы то ни было иных развлекательных мероприятий, а также практическую непригодность в качестве жилья, здание спорткомплекса, несмотря на свою относительную внешнюю сохранность, было заброшено: все живое здесь предпочитало ютиться по подвалам, норам или забиваться в щели. Грандиозные же пустые помещения «Олимпийского», где гулял ветер — большую часть года ледяной, — не жаловали даже крысы.