— Мм... Слушаем сердце, — прошептал он с усмешкой, вращая её круговыми движениями медленнее, потом быстрей, дразня меня, пока я не могла сдержать стон: низкий, приглушённый, от которого горло пересохло. Он добавил рот — губы сомкнулись на втором соске, всасывая его, язык кружа вокруг, пока стетоскоп продолжал «осмотр», и я схватила его волосы, запуская пальцы, ощущая мягкую текстуру.
— Боже, док... Твои «инструменты» — огонь, — выдохнула я, тело извиваясь на столе.
Его другая рука скользнула вниз, разрывая застёжку штанов и трусиков одним движением — звук рвущейся ткани эхом отразился от стен. Пальцы — те самые длинные, ловкие хирургические, с прохладной кожей от геля — нашли мою влажность. Он помазал ими по складкам, собирая влагу, и я услышала тихий влажный звук, как будто проверяли слайды под микроскопом.
— О, док, — простонала я, — диагноз?
Он улыбнулся хищно.
— Трепетание клапанов... Нужна более глубокую диагностику.
И без предупреждения, он сунул два пальца внутрь меня — медленно, но решительно, растягивая стенки, как вводили катетер, но куда приятнее: пальцы согнулись внутрь в крючок, задев G-точку с первого пресса. Я схватила его за запястье, но не остановила — слишком хорошо, как разряд во время реанимации. Кожа сжала его пальцы, влажная и тёплая, и он начал двигать их ритмично — внутрь-наружу, закручивая, пока добавлял третий палец для большего наполнения.
— Чувствуешь? Пульс учащён,— шутил он, большим пальцем кружа по клитору. Меня трясло: каждый толчок пальцев отзывался эхом, мышцы сжимались, и я кончила вдруг, в шоке от интенсивности, тело затряслось, соки потекли по его руке, а я сбила локтем лампу — она закачалась, но не упала.
Он запрокинул голову, когда мои пальцы вцепились ему в волосы.
— Боже, Катя… Ты… — его голос сорвался, и это прозвучало лучше любой похвалы. Внезапно он приподнял меня, и я обхватила его ногами, как реанимируемый пациент — с отчаянной надеждой на спасение. Я ударилась спиной о стену, но боль растворилась в его горячем и прерывистом дыхании. Он стянул свои брюки одним рывком, и вот он — его член, твёрдый, пульсирующий, как «инструмент» хирурга, с венами, набухшими, как после инъекции.
— Время для главной процедуры, — прохрипел он, доставая презерватив — он надел его медленно, разматывая по стволу, смазывая гелем заранее, чтобы скользило. Кончик тёрся о моё внутреннее бедро, горячий даже сквозь латекс. Он позиционировал себя у моего входа, и я схватила его за плечи, ногти впились в кожу. Он вошёл сначала медленно, наполняя меня целиком — глубокий, длинный толчок, заставивший меня запустить ногти в его спину, ощущая, как его структура заполняет пустоту: твёрдая головка, скользкий ствол, лёгкое трение.
— Фух... Ты тесная, — промычал он, начиная двигаться, впиваясь бёдрами в меня, ритм набирал обороты, как сердце в тахикардии — сначала медленные слайды, чтобы я привыкла, потом быстрые, глубокие, ягодицы шлепали о мои бёдра с влажным звуком.
— Ты точно... не выключишь аппаратуру? — выдавила я, когда его губы добрались до соска, зубы мягко прикусили, посылая удар по нервам.
— Если вырубимся, — он впился зубами в нежную кожу, заставив меня вскрикнуть, — то реанимировать будешь ты.
С каждым движением юмор отступал. Его руки, сильные и ловкие, срывали последние преграды, а мои ногти оставляли алые следы на его спине — как интубационная трубка на горле. Он повернул меня лицом к столу, прижав грудью, и стал трахать сильней — теперь сзади, одна рука на талии, другая тянула волосы, чтобы шея выгнулась.
— Видишь? Совершенная поза для «инъекции», — усмехнулся он, голос с хрипом от напряжения. Когда он вернулся к проникновению после моего оргазма, он добавил стетоскоп обратно — теперь обернул его вокруг своего члена, как импровизированный кольцевой барьер, дразня меня металлическим кольцом по клитору, пока входил снова.
— Слушаем... внутри, — подшутил он, толкая глубже, и это было смертельно горячо — эта «медицинская» игра сделала всё ещё интенсивнее: латекс скользил, его член пульсировал внутри, трение вызывало волны удовольствия, и я сжималась вокруг него, заставляя стонать громче, губы нашли мою шею, оставляя засосы как штампы.
— Тише... — прошипел он, прикусывая губу, когда я вскрикнула слишком громко от глубокого проникновения, которое задевало матку.
— А… а если кто-нибудь услышит? — я стиснула зубы, но смех вырвался сквозь стоны.
— Скажем, тренировались делать искусственное дыхание, — он ускорил темп, амплитуда росла, член выходил почти полностью, затем вбивался с силой, мокрый звук проникновения эхом наполнял комнату. — Рот в рот… Ногами… Не отвлекайся.