Таким образом, если противоречие в определениях вещи появилось с необходимостью в результате движения мысли по логике фактов, характеризующих движение, изменение, развитие вещи, переход различных ее моментов друг в друга, – то это – не «логическое» противоречие, хотя бы оно и обладало всеми формальными признаками такового, а совершенно правильное выражение объективного диалектического противоречия.
В этом случае противоречие оказывается не непроходимым барьером на пути движения исследующей мысли, а, наоборот, трамплином, позволяющим сделать решительный скачок вперед в конкретном исследовании, в процессе дальнейшей переработки эмпирических данных в понятия.
Но этот скачок, характерный для диалектического развития понятий, становится возможным только потому, что в виде такого противоречия перед мышлением всегда вырастает реальная проблема, решение которой осуществляется через дальнейший конкретный анализ конкретных фактов, через отыскание тех реальных опосредующих звеньев, благодаря которым и посредством которых противоречие разрешается в действительности. Так решались всегда действительно серьезные проблемы в науке.
Например, философия диалектического материализма впервые смогла поставить и решить проблему сознания именно потому, что подошла к ней с диалектическим пониманием противоречия. Старый метафизический материализм упирался в данном пункте в явное противоречие. С одной стороны, тезис всякого материализма гласил, что материя (объективная реальность) первична, а сознание есть отражение этой реальности, т.е. вторично. Но если абстрактно взять отдельный изолированный факт целесообразной деятельности человека, то отношение между сознанием и предметностью выглядит как раз обратным. [241] Архитектор сначала строит дом в сознании, а затем приводит объективную реальность (с помощью рук рабочих) к соответствию с разработанным идеальным планом. Если выразить это положение дел в философских категориях, то оно приходит, по видимости, в противоречие с общим тезисом материализма, «логически противоречит» ему. Здесь первично сознание, идеальный план деятельности, а чувственно-предметное воплощение этого плана выступает как нечто вторичное, производное.
Материалисты домарксовской эпохи в философии, как известно, не смогли справиться с этим противоречием. Когда речь шла о теоретическом сознании, они отстаивали точку зрения отражения, тезис о первичности бытия и вторичности сознания. Однако как только речь заходила об активной целенаправленной деятельности человека, метафизический материализм не мог связать концы с концами. Не случайно все материалисты до Маркса были чистейшими идеалистами в понимании истории общества. Здесь ими принимался прямо противоположный исходный принцип объяснения, никак с принципом отражения не связанный. В теориях французских просветителей мирно соседствовали два непримиренных антиномичных принципа объяснения человеческого познания и деятельности.
Маркс и Энгельс показали, что метафизический материализм постоянно впадал в это противоречие потому, что не видел реального опосредующего звена между объективной реальностью и сознанием, – не понимал роли практики. Отыскав это опосредующее звено между вещью и сознанием, диалектический материализм и решил проблему конкретно, объяснил самую активность субъекта из одного всеобщего принципа, чем и провел принцип материализма полностью в понимание истории. Противоречие тем самым было снято, конкретно разрешено, объяснено в необходимости его появления.
Метафизический материализм это противоречие устранял путем абстрактного сведения определений сознания к определениям материи. Но такое «разрешение» оставляло реальную проблему нетронутой. Факты, которые прямо и абстрактно не подводились под тезис о первичности материи (факты сознательной активной деятельности человека), этим, разумеется, не устранялись из [242] действительности. Они устранялись лишь из сознания материалиста. В итоге материализм не мог окончательно справиться с идеализмом даже внутри своей теории.