Метафизический материализм поэтому и не устранял ту реальную почву, на которой вновь и вновь возникали идеалистические концепции относительно взаимоотношения материи и духа.
Лишь диалектический материализм Маркса – Энгельса – Ленина смог разрешить это противоречие, сохранив исходный тезис всякого материализма, но проводя этот тезис конкретно в понимании процесса рождения сознания из активной практической чувственной деятельности, изменяющей вещи.
Противоречие тем самым было не устранено, не объявлено ложным и выдуманным, а показано как необходимое выражение реального факта в его возникновении. Тем самым идеализм был выбит из самого прочного его убежища – спекуляции на фактах, касающихся активности субъекта в практике и в познании.
Таков и вообще способ разрешения теоретических противоречий в диалектике. Они не отрицаются, не устраняются, а конкретно разрешаются внутри нового, более глубокого понимания этих фактов, в прослеживании всей цепи опосредующих звеньев, которая замыкает взаимоисключающие абстрактные положения.
Метафизик всегда старается выбрать между двумя абстрактными тезисами один, так и оставляя его абстрактным, – в этом и заключается смысл формулы «или – или».
Диалектика же, обязывая мыслить по формуле «и – и», вовсе не ориентирует мышление на эклектическое примирение двух взаимоисключающих тезисов, как это в полемическом задоре часто стараются изобразить метафизики. Она ориентирует на более конкретное исследование фактов, в выражении которых появилось противоречие. В этом конкретном исследовании фактов, в прослеживании всей цепи опосредующих звеньев между реально противоречащими друг другу сторонами действительности диалектика и ищет разрешения противоречия.
При этом каждый из тезисов, ранее абстрактных, превращается в момент конкретного понимания фактов и объясняется как одностороннее выражение реальной противоречивой конкретности предмета, и притом [243] конкретности в ее развитии. В развитии же всегда и везде в определенном пункте появляется новая реальность, которая хотя и развита на основе ей предшествующих форм, но тем не менее отрицает эти предшествующие формы, обладает характеристиками, противоречащими характеристикам менее развитой реальности. [244]
1 Маркс К. Теории прибавочной стоимости, т. III. Партиздат, 1936, с. 63.
2 Маркс К. Теории прибавочной стоимости. Госполитиздат, 1954, ч. II, с. 168.
3 Там же, с. 185.
4 Маркс К. Теории прибавочной стоимости, т. II, с. 65-66.
5 Там же, с. 66.
6 Маркс К. Теории прибавочной стоимости, ч. I, с. 57.
7 Маркс К. Теории прибавочной стоимости, т. III, с. 140.
8 Там же, с. 142.
9 Маркс К. Капитал, т. III. Госполитиздат, 1955, с. 40 (курсив наш – Э.И.).
10 См. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. XVI, ч. II, с. 495 (курсив наш. – Э.И.).
Противоречие как принцип развития теории
Проанализируем далее принципиальное отличие процесса выведения (дедукции) категорий в «Капитале» от формально-логической дедукции, т.е. конкретное существо способа восхождения от абстрактного к конкретному.
Мы установили, что понятие стоимости у Рикардо, т.е. всеобщая категория системы науки, есть абстракция, которая не только неполна, но и формальна, в силу чего и неверна. Понимая стоимость как понятие, выражающее то абстрактно-общее, чем обладает каждая из развитых категорий, каждое из конкретных явлений, им обнимаемых, Рикардо и не исследует стоимость специально, в строжайшем отвлечении от всех остальных категорий.
Таким образом уже здесь – в теоретических определениях исходной всеобщей категории и в способах ее определения – содержится, как в зародыше, вся разница между дедукцией категорий у метафизика Рикардо и способом восхождения от абстрактного к конкретному у диалектика Маркса.
Маркс вполне сознательно образует теоретические определения стоимости детальнейшим конкретным анализом простого товарного обмена, оставляя в стороне, как не имеющее отношения к делу, все остальное богатство развитых на его основе явлений и выражающих эти явления категорий. Это и есть, с одной стороны, действительно полная, а с другой стороны, действительно содержательная, а не формальная («родовая») абстракция. И только при таком понимании, предполагающем конкретно-исторический подход к вещам, становится возможным специальный анализ формы стоимости, специальное исследование конкретного содержания всеобщей категории – анализ стоимости не как понятия, а как конкретной чувственно-данной реальности, [244] как простейшей экономической конкретности.