Но в той же картине высшей ступени развития, полученной с помощью того же логического способа, не только отсутствуют случайные, но и одновременно сохраняются все необходимые условия возникновения этой ступени, необходимые, важные, определяющие с точки зрения именно понятия (понимания, разумения) истины и сути развития вообще. Разве в таком понятии и не разрешается само противоречие того, чтó принять за истинно научное и правильное, а чтó – за ложное, чтó мыслить как действительно случайное в развитии, а чтó – как необходимое и закономерное?
Оказывается, и здесь все зависит от того, как толковать сами понятия. «Превращение логического способа во всеобще-значимый способ познания, – заключает Ю.М. Бородай, – находит внешнее выражение в признании преимущественной ценности так называемого „научного“ (!) отношения к действительности, т.е. ценности рассмотрения „вещей“ с точки зрения их собственной „объективной“ логики. Реально-исторически этому изменению в способе мышления соответствует бурный взлет естествознания, современные формы которого (их история начинается с эпохи Возрождения) превращаются в непосредственную производительную силу…» [13, 150]. Далее автор, оставаясь недовольным ценностью «научного» подхода к действительности (здесь эта «научность» молчаливо принимается как прерогатива исключительно естественных наук), переключает внимание на важность обращения к «социально-историческим знаниям».
Трудно воспринимать это положение; большинство интересующих нас понятий и здесь взяты в кавычки. Во всяком случае, слишком уж неоправданно выглядит здесь противопоставление естественнонаучных и социально-исторических знаний. Можно подумать, что знания естественных наук не социально-историчны, что они могут нести в себе хоть гран чего-то чисто природного, естественного, асоциального и т.д. Полагаем, что и сам Ю.М. Бородай не станет утверждать это. В чем же тогда дело? А оно – в простом логическом приеме: вначале какое-нибудь понятие принимается в заведомо ограниченном смысле, а затем начинается восполнение этой его ограниченности за счет введения бесчисленного множества «новых смыслов», добытых не столько строго логическим, сколько произвольно оценочным способом. С этого момента и начинается процедура пересмотра значимости не только понятий, попавших в поле зрения, но и всего способа, благодаря которому они были получены и функционировали в своем объективно-истинном содержании.
Этот довольно простой, можно сказать, банальный прием позволяет окончательно размыть границы истинности понятия, т.е. истинности разумения того, в каком смысле и в каком единственно правильном отношении нечто высшее в развитии следует принять за действительно высшее, нечто существенное – за существенное и т.д. Прием позволяет перетасовать любые «точки зрения», создать мешанину понятий, их смыслов и отношений. Вот, к примеру, как с его помощью можно переиначить все ту же «формулу истории» («Анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны»), хотя, казалось бы, это противоречит элементарно простой логике. Если вы станете утверждать, что хождение на четвереньках является для анатомии взрослого человека чем-то несущественным, случайным, нелепым, то не спешите делать вывод, что вы пришли к этому через понимание «вещей в их собственной объективной логике», т.е. через понимание практики, самих себя и себе подобных, в конечном счете – исходили из «анатомии человека». Не тут-то было. Сторонник приема сразу же заметит вам, что это лишь одна из «точек зрения», которая берет указанную несущественность лишь в «одном отношении» – в отношении человека. А ведь таковой ее не назовешь в отношении обезьяны, коровы, вообще – любого четвероногого, для которого хождение на четвереньках является вполне существенным и необходимым. Более того, мол, и понять-то эту несущественность можно лишь «в сравнении», имея нечто противоположное, т.е. исходя в данном случае из «анатомии обезьяны» или «анатомии коровы», а не наоборот.
Вот и искомый «ключ», но повернутый обратным концом к «замочной скважине». Мы не утрируем положения дела, лишь пересказываем одну из мыслей Ю.М. Бородая. «Например, – пишет он, – „анатомия человека“ фиксирует, что у каждого из людей есть аппендикс, она дает подробное его описание. Однако понять, что это за орган, почему он с необходимостью воспроизводится у каждого из людей, несмотря на очевидную его функциональную „нелепость“, – понять все это оказывается возможным только с точки зрения… „анатомии коровы“» [13, 151]. Правда, автор тут же оговаривается, что берет «анатомическую формулу» в ее буквальном, медицинско-биологическом смысле. Однако причем здесь этот смысл «формулы», если называть ее и «формулой истории», т.е. если речь идет о методологическом принципе анализа социальных процессов, а не об эволюции буквально черепов и костей представителей биологического вида?