Улыбка растянула бледные губы гостьи Доктора, она вспомнила этот день и воспоминания пришлись ей по душе. Боль, смешанная с отчаянным удовлетворением стала гримасой свершившейся мести, торжественной маской искаженного правосудия.
- Сначала был медленно истерзан любовник моего врага, - голос Эмили дрожал от воспоминаний, - на глазах у него самого, ох уж эта практика у доктора! А потом он. Внутри меня по венам бежала лава, ярость испепелила двух врагов со скоростью света, так мне казалось, но это были долгие шесть часов. А уж для жертв и вовсе это время казалось вечностью, что читалось в их глазах, сладко наполненных болью и ужасом.
Дальше... Дальше моему другу-доктору пришлось предоставить мне печь крематория на пару часов. Спустя день я вернула свои владения.
Каков общий итог, спросите вы?..
Сейчас я продаю оружие.
Теперь мой вопрос, милый Доктор. - Она резко повернулась, взметнув прядь черных волос, и ее горящие глаза прожгли безумца до глубины души, - Кто и как сделал вас таким, какой вы сейчас, причинив вам боль и разрушив ваш мир так, что венам бежала лава?
Помедлив немного, Доктор откинулся на спинку стула, перебирая в руках твердую глянцевую картонку. Он словно думал над ответом, но совсем не долго. Его глаза сверкнули, отражая алый свет печки в углу, мужчина прикрыл губы пальцами, словно не хотел выдавать тайну.
- Да, был момент, который мог сломить меня, - проговорил он медленно, взвешивая каждое слово, - та история произошла давно, но мне помнится так, словно все случилось вчера. Ваша очередь устроится с комфортом, мисс Кроу, и слушать.
Дикость
Отставив пустую чайную чашку Доктор изучал ее содержимое, на дне сосуда танцевали темные листочки. Коротко взглянув на свою гостью, безумец сцепил пальцы поверх тонкого фарфора и негромко заговорил.
- Милая леди, я рад, что не потерял сноровку и со своим вопросом попал в точку. Но и вы, признаюсь, застали меня врасплох. Таким, какой я сейчас, меня сделали многие события, но те случаи, когда по венам, заменяя кровь, несся огонь, мне хорошо запомнились. В моей жизни их было два и я поведаю о самом первом. Вдруг, именно он изменил мою душу?
Эмили оживилась, ее глаза-огоньки устремились на доктора, но его взгляд, напротив, уплыл сквозь оконные рамы, погружаясь во мрак города. Его голос тал глухим, словно доносился издалека, прорезая толщу времени.
- В ту пору я только начал взрослеть, молодая кровь бурлила и, хоть я и был преспокойным подростком, - мужчина усмехнулся, погружаясь все глубже в мутную воду воспоминаний, - но иногда даже моим родителям приходилось повышать тон, увещевая меня. Тот день был особым, ясным, ярким. Зима выдалась морозной, вокруг лежали глубокие сугробы, искрясь под лучами солнца, а в наш серый дом принесли живую зелёную ель, которая ещё пахла диким лесом. Казалось, что вместе с рождественскими гирляндами к нам решило заглянуть чудо, но это ощущение было ошибкой. В каждом елочном шарике я видел отражение холодных льдинок, к запаху хвои примешивался аромат первого инея, снег оседал между моей матерью и отцом, забывая растаять.
Этот холод приносила с собой незнакомка в синем пальто, глаза которой были серыми и твердыми, как грязный лёд на луже в нашем дворе. Женщина была молода и красива, фарфоровая кожа и отстранённый взгляд, словно не на предметы, а сквозь, были ее спутниками, свежий запах бергамота оповещал о ее присутствии в нашем доме. Она так часто появлялась на крыльце нашей обители, что я здоровался с ней, как с подругой семьи, наливал чаю и провожал в кабинет к отцу, если его не было дома. Но, когда девушка попадалась на глаза матери, в доме словно сгущались тучи. Я отчётливо помню хлопок крышки фортепиано, звон оброненной чашки, сжатые губы и сведение брови на лице моей матери, которая тогда для меня была ангелом. Я подозревал, почему гостья ее расстраивает, но хотел убедиться. Отец всегда для меня был строгой фигурой, императором дома, он вызывал страх, но не вызывал сомнений, однако теперь пьедестал под его фигурой в моем сознании зашатался.
Доктор встал, прошелся по кабинету медленно, словно раздумывая продолжат или не стоит. Однако решимостью дышала каждая черта измученного лица, которое освещали печные огоньки, беснующиеся за заслонкой. Он словно хотел сжечь свое прошлое.
- Фарфоровую гостью звали Энн, - по лицу безумца пробежала дрожь отвращения, словно он вместе с именем выплюнул кусок гнилого мяса, - и, чем чаще она приходила, тем хуже становилось матери, но отец словно не замечал того, что она стала дурно одеваться, от нее больше не пахло фиалками или жасмином, а кожа покрылась сеточкой нервных морщинок. Брату тоже не было до этого дела, он говорил, что Энн красивая, а мама просто стареет. Я, естественно, был не согласен и решил выяснить сам причину маминой болезни и отцовского равнодушия, предположив, что корень зла в гостье и в том, что творится в кабинете. Когда в очередной раз Энн заявилась к нам, я уже все спланировал.