Не теряя ни минуты я прошел наверх, сломал дверь в комнату брата подвернувшейся мне тяжелой кочергой, и остолбенел от увиденного. На окровавленный простынях, привязанный к столбцам кровати, лежал Рамон, его спина была исполосована, как и обнаженные ноги, на пятках красовались два выжженных клейма. Натянув перчатки, я взял нож с прикроватного столика, разрезал путы, завернул юношу в чистое покрывало и отнес к себе, где обработал его раны.
Он пришел в себя от боли и некоторое время плакал и пытался отбиваться, но, осознав, что я, а не брат, касаюсь его тела, бросился мне на шею, стараясь поцеловать.
Видимо, он не знал другой формы благодарности.
Напоив мальчишку успокоительным, я спустился вниз и тщательно стер свои отпечатки с баночки с морфином и с бутылки, чтобы подозрения не пали на меня, вытащил испуганных слуг из их углов, заставив вызвать полицию. Когда они прибыли, я уже поговорил с Рамоном, спрятал его надежно на заднем сидении машины, а сам принялся рассказывать офицеру как мой брат, о морфиновой зависимости которого я узнал слишком поздно, взбесился, видимо приняв слишком большую дозу наркотика, и убил отца.
Офицер слушал меня внимательно, потом запросил обо мне информацию и слово моего ректора стало решающим камнем на весах сомнений. Обнаруженная склянка из-под морфина стала еще одним доказательством моей правоты, а в завершении картины я предположил, что брат совершенно повредился рассудком на фоне опасного увлечения, решил отравить отца, меня и себя заодно, ибо накануне рассказал мне о своем членстве в некоем закрытом клубе. В доказательство я показал свой блокнот и записи, сделанные со слов брата. Мне поверили, дело закрыли, я вылечил Рамона как душевно, так и физически и он покинул мой дом.
За этот выбор меня не мучают угрызения совести. Вам же, мой случайный знакомец, я желаю удачи в ваших начинаниях и хочу преподнести скромный презент. Ваш друг, Безумный Доктор".
Перо вывело последнюю завитушку на листе и Доктор сложил бумагу вдвое, как только чернила обсохли, письмо он положил в черную коробку и отправился в знакомый антикварный магазин. Поздоровавшись с Ирэн, он поставил на прилавок коробку.
- Надеюсь, вашему другу это пригодится больше, чем мне, - улыбнулся безумец, - не могли бы порадовать меня хорошими чернилами?
- В моей лавке, - улыбнулась миз Эдмер, - нет нового, только вещи со своей историей, вобравшие в себя жизни, как вы уже заметили.
- Рискну еще раз, - ответил Доктор и ушел вместе с хозяйкой вдоль полок.
Позже, когда мужчина покинул магазин, хозяйка открыла коробку, отложила письмо, написанное не для нее и удивленно вскинула брови. На черной подушечке лежал шестизарядный револьвер крупного калибра, а рядом покоилась открытка.
Крыша под луной
Небо уже второй день под ряд было чистым, словно вымытым трудолюбивой служанкой, ночи были яркими, каждая звёздочка в небе сверкала драгоценным камнем, а округлившаяся луна подкрашивала тени синим, предметы серебром. В тишине зимней ночи то и дело выли голодные бездомные псы, по темным улицам шныряли сомнительные личности и только крыши были достоянием бродячих кошек, да падших ангелов.
Полнолуние тревожило Доктора, казалось, что хозяйка ночного неба проливала свой свет даже через плотную занавеску, изгоняя сон. Испуганный Гипнос не заглядывал в гости к Доктору вторые сутки, от чего безумец бродил весь день между сном и явью. Этой ночью мужчина решил прогуляться подальше от людей и поближе к звёздам, потому он поднялся на верхний этаж своего дома, а оттуда пробрался на чердак, вскрыв нехитрый замок отмычкой.
Холодный ветер сорвал шляпу с головы, встрепал волосы, ворвался в грудь резким вдохом, а луна посеребрила и без того обеленные пряди. Это не расстроило безумца, напротив, Доктор рассмеялся навстречу звёздам, шагая по скользкой кровле.
Хоть дом и не был высотным, но вид на улицы сверху открывался интересный, слово под ногами застыл лабиринт из вмерзшего в лёд камня с дымящимися кратерами печных труб. Наслаждался одиночеством безумец недолго, в стылой тишине послышалась песня с дальнего конца крыши, вместо аккомпанемента певице в такт мяукала кошка.
Удивившись, Доктор ускорил шаг и выглянул из-за крайнего ряда труб лишь к концу песни.
На самом краю крыши, в одном лишь лёгком платье и без головного убора лежала девушка и пела черному небу, расшитому звёздами, о чем-то своём. После короткой прогулки у Доктора зуб на зуб не попадал, а она тут явно была уже давно, судя по тому, как вальяжно расположилось тело на узком карнизе, и никаких признаков обморожения на ее коже не наблюдалось. Удивительно, как ее платье ещё не вмерзло в лёд!