Вздохнув, Доктор снял очки и погрузился в воспоминания, от которых в груди глухо застучало, словно в грудной клетке, похожей на деревянный ящик, кто-то ожил и попросился на свет. Пора было рассказать о себе, ведь вопрос был озвучен и обстоятельства ждали ответа.
Новая порция чая стала спасением от неловкой тишины. Девушка, казалось, забыла о всех своих бедах, взирала с интересом на своего собеседника. Он откинулся на кресле, собираясь с мыслями. Город за окном вмешался в тишину своим аккордом сорвавшихся сосулек, разбивающихся о камни мостовой. Кто-то вскрикнул за стеклом. Крусди ждал признания вместе с Элль.
Бабочка в клетке
За окном сгустилась тьма, припорошенная седыми прядями снега, в комнате Доктора потрескивала печь и остывал чай в двух чашках. На кушетке сидела Элль, стараясь не глядеть в отражения, а сам безумец встал и внимательно всмотрелся в свои глаза отраженные замерзшим оконным стеклом.
- Знаю ли я, - заговорил он хрипло и тихо, - что происходит с душой, которую заколотили в деревянный ящик? Нет, пожалуй, но я знаю о том, как погибает хрупкое создание, запертое в клетку.
Когда я работал в клинике для душевно больных, то увидел немало интересных, пугающих и странных случаев, но один из них впечатлил меня. Не скажу, что он оставил на душе зарубку, как от удара топора по дереву, скорее след этот, как складка на шелковой ткани. Вы видите идеальную гладь ткани, но одна едва заметная морщина становится настоящей проблемой, и из-за этого все полотно выглядит мятым.
Так же было интересно и странно наблюдать за единственной пациенткой, которая казалась нормальной в доме скорби. Впервые я увидел ее в комнате для отдыха, девушка среднего роста с темными прямыми волосами, похожими на нефть, вытянутую в тонкие нити. Она сидела за одним столом с очень старым мужчиной и поддерживала его партию в шашки, которую он не прерывал годами. Мне показалось, что она его знакомая или внезапно объявившаяся родственница.
На худеньких плечах полинявший теплый свитер с высоким горлом, широкие штаны прикрывали ноги и ложились складками на пол, как только она в них не путалась! Ее кожа всегда отливала солнцем, словно загар оставался с ней даже зимой. Казалось, что каждая клетка ее кожного покрова впитала живительные лучи. Глаза кофейного оттенка никогда не смотрели прямо на собеседника, она предпочитала рассматривать людей из-под длинной челки. У нее были забавные губы, розовые, как цветы шиповника и формой походили на них.
Заметив ее, я поймал за рукав медсестру и спросил, что это за девушка зашла к нашему любителю шашек с визитом. Ответом мне был глубокий вздох. Сестра рассказала, что эта девушка - сезонный клиент нашей психиатрической клиники. Весной и осенью на нее накатывают приступы безумия и она перестает себя контролировать, потому заранее ее помещают сюда, а с первым приступом и вовсе запирают в одиночной камере для буйных. Я не смог поверить тогда в эту историю. Вглядываясь в черты незнакомки, в ее открытую широкую улыбку, я не мог представить ее себе в гневе.
Желая узнать больше, я направился к главному врачу клиники, но сразу же заводить речь о необычной пациентке не стал, чтобы профессору не показалось, что молодой специалист пытается слишком въедливо изучать пациентов. Мы поговорили со стариком о состоянии клиники, он посетовал, как обычно, на то, что можно было бы сделать ремонт, я его поддержал и мало-помалу наш разговор перешел к пациентам.
Вот тогда -то я словно шутку преподнес ему то, что перепутал пациентку с посетителем. Он, конечно же, заинтересовался, и я рассказал все подробно. Впервые мне довелось увидеть, как лицо старика помрачнело, а в мутных глазах сверкнул гнев. Стало даже неловко, вдруг у профессора к ней особые чувства, или он держит ее на строгом контроле и не хочет никому отдавать такой интересный случай, но все оказалось гораздо проще. Я помню, как он расстегнул ворот своей рубашки, словно она душила его, и открыл окно, в руках мужчины серебром блеснул красивый портсигар и старая бензиновая зажигалка.
- Молодой человек, - откашлялся профессор, вдохнув сигаретный дым, - эта девушка пережила слишком много, чтобы быть нормальной, но она изо всех сил хочет казаться таковой. В первый раз она появилась у нас в клинике в возрасте двенадцати лет и почти не разговаривала, все тело ее было в синяках, на руках кровоподтеки. Было ясно, что ее привязывали, да так крепко, что веревка врезалась в тело.