В 1982 году Ломбарда был почетным гостем на турнире в Тилбурге, и его часто можно было видеть в комнате для участников с неизменной сигарой, наблюдающим за анализом закончившейся партии. Там же, в Тилбурге, он познакомился с девушкой, которая стала его женой и уехала вместе с ним в Соединенные Штаты.
А что же сам Доннер? После того как он выиграл в 1950 году главный турнир в Бевервейке, Хейн выступал здесь постоянно, занимая самые разнообразные места, включая и последнее. На этот раз он набрал пятьдесят процентов очков, но свой микротурнир выиграл: остальные голландцы замкнули турнирную таблицу.
Хотя Доннер оставался еще действующим гроссмейстером, всё больше времени он отдавал журналистской работе. Внимательный читатель заметил, наверное, что свой рассказ о жеребьевке турнира он написал и отправил в редацию утром в день первого тура. В спешке Доннер забыл упомянуть еще двух участников: югославского гроссмейстера Чирича и польского мастера Доду. Хотя они и не играли роли в борьбе за призовые места, но выступили в турнире вполне достойно: Дода набрал пятьдесят процентов, а Чирич и вовсе показал плюсовой результат.
Через четыре года после этого турнира впервые в Вейк-ан-Зее довелось сыграть и мне.
Вейк-ан-Зее — маленькая деревушка на берегу моря в сорока километрах от Амстердама. Летом ее население увеличивается более чем вдвое за счет отдьгхающих. Дюны, песчаные пляжи, напоминающие Прибалтику, пансионаты, кафе и ресторанчики, дискотеки. В январе же — порывистый ветер, когда и ураган, постоянный стелющийся дождь, вдали видны трубы металлургического завода с тугим облаком дыма, днем и ночью висящим над ним. Серый однообразный пейзаж, маршруты прогулок, повторяющиеся изо дня в день. Странные, погруженные в свои мысли люди, в разговорах между собой на разных языках мира постоянно употребляющие восемь букв латинского алфавита в сочетании с восемью же числительными.
В традиционном шахматном фестивале наряду с сотнями любителей принимают участие сильнейшие гроссмейстеры мира. Раньше у турнира был другой спонсор — сталелитейный концерн «Хоговен». Теперь это совместное англо-голландское предприятие «Корус».
Первый ход в самом первом Хоговен -турнире был сделан в 1938 году в здании, расположенном на территории самого завода и носившем звонкое имя «Казино». В действительности это было обветшалое деревянное строение, где по вечерам собирались любители шахматной игры; почти все они работали на металлургическом заводе — слово «хоговен» по-голландски означает «доменная печь». С размещением четырех участников первого турнира, а кое-кто из них прибыл аж из самого Амстердама, были трудности: комнатки в «Казино», где обитали летом строительные рабочие, не были приспособлены для жилья. Но уже тогда после заключительного тура всех ждал совместный ужин.
В 1940 году организаторы, набравшись смелости, пригласили в турнир Макса Эйве, и бывший чемпион мира согласился без раздумий. На фотографии того года запечатлены участники турнира — джентльмены в тройках и при галстуках, из жилетного кармана свисает цепочка часов. Не лишне заметить, что в те времена не было ни гонораров за участие, ни денежных призов, разве что некоторые участники получали частичное возмещение расходов на проезд.
Это был последний предвоенный турнир. Ожидали легкой победы Эйве, так и произошло: он выиграл все три партии, а с Николасом Корт-левером создал даже одиннадцатиходовую миниатюру. Предполагалось, что стеклянные шахматы, сделанные на заказ известным голландским стеклодувом и выставленные в витрине «Казино», будут вручены победителю турнира. Но на закрытие прибыл почетный гость — Пауль Керес, и неожиданно для всех организаторы вручили эти шахматы Кересу, который накануне выиграл в Амстердаме матч у Эйве.
Через несколько дней директор турнира получил письмо от Эйве. «Я не буду, — писал он, — останавливаться на том, кому больше обязаны голландские шахматы — мне или Паулю Кересу, заработавшему за победу в матче 1400 гульденов, в то время как я не получил ни цента. Но шахматы, предназначавшиеся победителю турнира, вручать Кересу, даже принимая во внимание, как были обрадованы организаторы его появлением на закрытии, является, мягко говоря, совершенно неэтичным... Вы не должны делать вывод, что я против вручения этого презента Кересу. Напротив, Керес - прекрасный парень, замечательный спортсмен, самый симпатичный — с немалым отрывом — из всех гроссмейстеров. Если бы я поведал ему эту историю, он, без сомнения, не принял бы подарка. Но у меня, разумеется, и в мыслях такого нет».
Письмо очень огорчило организаторов турнира; необходимо было найти выход из неловкой ситуации. Следует сказать, что Бевервейк имел тогда ретгутацию не только места, где играют в шахматы. Здесь выращивали самую сладкую в стране клубнику, и летом в городке ежегодно проходила «Клубничная неделя», во время которой устраивались различные празднества. Когда Максу Эйве после сеанса одновременной игры, проведенного в Бевервейке тем же летом, вручили в качестве вознаграждения корзинку отборной клубники и шахматы, совершенно идентичные полученным Кересом, инцидент был улажен.
Сейчас эти чудесные стеклянные фигуры выставлены в центре Макса Эйве на одноименной площади в Амстердаме, и каждый посетитель может полюбоваться на них. А шахматы Кереса хранятся в Таллине в доме эстонского гроссмейстера на улице Ыйе, которая сейчас называется улицей Пауля Кереса.
Турнир 1941 года начался, когда Голландия была уже оккупирована немцами. Сало Ландау — один из сильнейших шахматистов страны — не доиграл того турнира: 10 января немцы объявили о регистрации еврейского населения Голландии. Чувствуя опасность, Ландау пытался добраться до границы с нейтральной Швейцарией, но был арестован, отправлен в концентрационный лагерь, где и погиб два года спустя.
В голодном сорок втором, когда продовольствие распределялось по карточкам, турнир все же состоялся. Тогда же впервые на заключительном совместном ужине подавался гороховый суп; в память тех дней он остается единственным блюдом на церемонии закрытия фестиваля, в котором принимают участие сотни людей.
В первом послевоенном турнире (1946) впервые играли зарубежные гости. Международным, однако, его можно было назвать только с большой натяжкой: иностранцев было всего двое — бельгиец О'Келли и швед Штольц, которые и выиграли турнир. Военные трудности не были еще изжиты, и организаторы были очень признательны Штольцу, прихватившему с собой два пакета кофе — подарок Шведской шахматной федерации.
С тех пор с каждым годом количество иностранных участников непрерывно растет. Здесь играют всеобщий любимец Савелий Тартаковер,
Николас Россолимо, ставший впоследствии шофером такси в Нью-Йорке, Роман Торан, молодой красавец, подружившийся с Доннером во время их совместного многомесячного турне по Испании с сеансами одновременной игры (Рамон из эссе «Пальма-де-Мальорка») и с тех пор с широкой улыбкой на лице приветствовавший каждого голландца на его родном языке: «Привет, грязная уличная собака!» Австриец Эрнст Грюн-фельд, часто посещавший Голландию еще до войны и не всегда бывший только названием дебюта; улыбающийся, обаятельный канадец Даниель Яновский, выигравший у Ботвинника в Гронингене (1946). Югославы: ветеран, многоопытный Бора Костич, известный теоретик Вася Пирц и совсем молодой Андрей Фудерер, шахматист блестящего тактического дарования, рано оставивший шахматы и поселившийся в Бельгии.
В 1950 году в турнире дебютирует очень высокий, невероятно худой молодой человек, привлекающий всеобщее внимание. Вечно спорящий, шокирующий своими радикальными суждениями, с неизменной сигаретой в одной руке и стаканчиком ром-колы в другой, он резко выделяется на фоне шахматистов того времени. Все прочат ему последнее место — сам он уверен в обратном. Хейн Доннер, научившийся играть в шахматы только восемь лет назад, с блеском выигрывает турнир, опережая не только всех голландцев во главе с Эйве, но и зарубежных мастеров.