— А я отношусь! — закричал Йосеф Авнери. — Это я! Я! Я и есть дибук! Я, Йосеф Авнери, умерший год назад в элуле, за свои грехи осужден на пребывание в теле этого кунивара! Еврей, реб Шмуэль, еврей, жалкий, грешный, несчастный аид. Кто выпустит меня? Кто меня освободит?
— Нет дибука, говорите? — добродушно спросил Бааль-Шем.
— Этот кунивар обезумел, — буркнул Шломо Фейг.
Мы чувствовали себя неловко, смущенно покашливали и переминались с ноги на ногу. Если кто и сошел с ума, так это наш раввин, взявшийся с таким жаром отрицать феномен, который сам же и признал, пусть неохотно, несколькими часами ранее. Уязвленная гордость и отчаянное упрямство мешали ему рассуждать здраво. Взбешенный Йосеф Авнери начал громко называть буквы ивритского алфавита, затем прочитал «Шма Исраэль» — и говорил другие вещи, чтобы доказать свое существование. Бааль-Шем молча терпеливо ждал, воздев руки. Крепкий, коренастый Шломо, казавшийся карликом рядом с высоким хасидом, продолжал настаивать на рациональном объяснении происшествия с куниваром Сеулом.
Дождавшись, когда Фейг замолчит, Бааль-Шем сказал:
— В этого кунивара вселился дибук. Вы думаете, рабби Шломо, что дибуки перестали скитаться после разрушения местечек в Польше? Перед взором Б-жьим ничто не исчезает навсегда. Евреи ушли к звездам, Тора, Талмуд и Зоар тоже ушли к звездам, стало быть, и дибуку может найтись место в этих чужих мирах. Рабби Шломо, могу ли я принести мир этой уставшей душе и этому несчастному кунивару?
— Делайте что хотите, — хмуро пробормотал в ответ Шломо Фейг и отошел в сторону. Реб Шмуэль приступил к изгнанию духа. Сперва он созвал миньян[3]. Восемь его хасидов вышли вперед, мы со Шмарьей Ашем переглянулись и хотели присоединиться к ним, но Бааль-Шем с улыбкой отстранил нас и подозвал еще двух хасидов. Они встали в круг и запели. К моему глубокому стыду, я ни слова не понимал из их песни, так как они пели на галицийском диалекте идиша, языка, столь же чуждого для меня, что и язык кунивару. Пропев десять — пятнадцать минут, хасиды пришли в движение. Они начали хлопать в ладоши и закружились в танце вокруг Бааль-Шема. Вдруг он опустил руки по швам, и, повинуясь ему, хасиды замолчали. Бааль-Шем заговорил на иврите, и через мгновение я узнал девяносто первый псалом: «Прибежище мое и защита моя, Б-г мой, на Которого я уповаю». Мелодичным голосом он допел псалом до конца, обещающего избавление и спасение. Несколько мгновений стояла тишина, а потом реб Шмуэль заговорил. Пугающим голосом, негромким, но очень строгим, он приказал душе Йосефа Авнери оставить тело кунивара Сеула.
— Вон! Вон! Именем Б-жьим приказываю тебе: уйди и упокойся с миром навечно!
Один из хасидов протянул Бааль-Шему шофар. Тот поднес его к губам и издал один оглушительный звук. Йосеф Авнери завыл. Кунивар, чьим телом он завладел, сделал три неверных шага.
— Ой, мама, мама! — простонал Йосеф.
Кунивар запрокинул голову, руки вытянулись вдоль тела. Неожиданно он упал на колени и замер. Казалось, прошла целая вечность. Наконец Сеул поднялся, на сей раз уверенно, с естественной грацией кунивара, подошел к Бааль-Шему, снова опустился на колени и прикоснулся к краю его черного одеяния. Так мы поняли, что обряд свершился.
Напряжение тут же исчезло. К Бааль-Шему ринулись два куниварских жреца и Гйаймар, затем музыканты, потом нам показалось, что все племя рванулось к нему. Каждый хотел прикоснуться к святому. Хасиды беспокойно зашевелились, но Бааль-Шем, возвышавшийся над бурлившей толпой, спокойно благословлял кунивару, легко касаясь спин, покрытых густым мехом. Затем кунивару заговорили все разом, и некоторое время мы не могли понять смысла сказанного. Мне, Моше Шилоаху и Яакову Бен-Циону удалось разобрать слова, и мы было засмеялись, но тут же замолчали.
— О чем они говорят? — спросил Бааль-Шем.
— Они говорят, что уверовали в могущество вашего Б-га, — ответил я. — Они хотят стать евреями.
Спокойствие и безмятежность Бааль-Шема исчезли без следа. Растолкав кунивару, он бросился к нам:
— Это же абсурд!
— Да посмотрите на них, реб Шмуэль! Они поклоняются вам.
— Я отвергаю их поклонение!
— Вы совершили чудо у них на глазах. Можно ли осуждать их за преклонение перед вами и жажду вашей веры?
— Пусть себе преклоняются, но как они могут стать евреями? Это какое-то издевательство!
Я покачал головой:
— А что вы сами говорили рабби Шломо? Ничто не исчезает навсегда перед взором Б-жьим. Всегда были люди, переходившие в иудаизм. Мы не звали их, но и не выгоняли, когда они шли к нам с открытой душой, а, реб Шмуэль? Мы далеко среди звезд, но и здесь традиция сохраняется, и традиция велит нам не ожесточать сердца перед теми, кто ищет Б-жественную истину. Это честный, добрый народ, так примите его в лоно Израиля!