И она дала ему лапку и прыгнула внутрь жука.
Санч не любил корпоративные вылеты на природу. Обжираловка, купание голышом, перелётные девочки по вызову, танцы на остатках пиршества, песни фальшивыми голосами, — а на утро непременная тошнота или головная боль. Иногда и то, и другое.
Теперь он занимал достаточно высокий пост в корпорации, чтобы хотя бы изредка пропускать корпоративы. Но начальство проявляло настолько искреннее внимание к своим сотрудникам, что Санчу предложили "кое-то интересное", "уникальное", "соответствующее уровню", "только для самых верных сотрудников". Ему предложили поохотиться.
Сначала Санч даже не поверил. Он о таком только читал и думал, что охота давно стала частью истории.
Вплоть до середины двадцать первого века люди вполне легально могли охотиться на животных. Стрелять в птиц, загонять кабанов, выслеживать лис. Потом защитники животных подняли бучу, было несколько громких скандалов с наверняка подделанными фото и видео результатов охоты, граждане дружно возмущались, и был принят закон о полном запрете уничтожения животных вне населённых пунктов. Отлавливать стало можно только бродячих собак, крыс на помойках да голубей. Но кому это могло быть интересно?
Инстинкты невозможно обмануть ни шутерами, ни подпольными тирами с живыми меховыми мишенями. Да и зверюшек жалко. Верно говорят зоозащитники: животинки не могут постоять за себя, они не решают, что готовы стать добычей охотника. А человек как высшее существо не должен превозносить себя над беззащитными тварями.
И тогда какой-то гений придумал легализовать охоту на людей. Отбоя не было не только от охотников, но и от будущих мишеней. Бедняки валили толпой в надежде отбегать заход-другой, получить хороший куш и спрыгнуть с темы. Были и отчаянные, кому отпротивела богатенькая жизнь, молодёжь с неустойчивой психикой, смертельно больные, желающие прожить остаток дней на воле, пытаясь обогнать смерть.
Двадцать второй век стал золотым веком охоты. Расслоение в обществе продолжало расти. В угодья уходили целыми семьями, уже не желая обогатиться, а лишь чтобы расплатиться с долгами, иногда за несколько предыдущих поколений. Для создания атмосферы, приближенной к старинной охоте на животных, добыче запрещали оставлять себе и давать своим детям человеческие имена, учили новым повадкам. Территорию огораживали колючей проволокой под напряжением — старая, но действенная мера против побегов.
Говорят, отработав дичью по договору, некоторые люди настолько менялись, что уже не могли вернуться к жизни в обществе. И шли подписывать новый договор с хозяевами угодий.
Но всё хорошее рано или поздно кончается. Пришёл конец и охоте на человекозверей. В самом начале двадцать третьего столетия у правящей верхушки стали так явно подгорать пятки, что единственным способом умаслить народ стал запрет охоты. За это ратовали низы, ведь почти из каждой семьи кто-то ушёл в угодья, им подпевали хомозащитники. Влияние последних было очень значительно, и власти пришлось считаться с ними.
А теперь Санча позвали на охоту. Понятно, что речь шла о каком-то тайном месте с нелегальной, возможно, рабской добычей. Это было очень интересно и волнующе! Ощутить себя мужчиной, почувствовать азарт погони и насладиться отточенной в стрельбе из автоплана по картонным мишеням меткостью!
Реальность превзошла все ожидания. Ни на одном корпоративе Санч не чувствовал такого подъёма командного духа. Никогда в жизни он не испытывал подобного охотничьему азарта, не ощущал физически, как адреналин бурлит в крови. Ни разу до первой удачной охоты он не чувствовал себя по-настоящему победителем. Погоня и стрельба по человекозверям оказалась настоящим наркотиком. Санч теперь работал вдвое усерднее, чтобы начальство не дай бог не забыло про него, когда вновь соберётся на вылет.
Коллеги рассказывали разное. Кое-кто хвастал, что побывал во всех существующих угодьях. Их было наперечёт, но сама информация об их местоположении стоила таких денег, что Санч лишь облизывался и слушал рассказы с открытым ртом. О суровых кабаньих угодьях, где добыча порой могла дать отпор охотникам, о птичьих лесах, где выслеживать дичь приходилось с помощью инфракрасного навеса на автоплан, об озёрном крае, где требовалось лишь терпение и внимательность, чтобы заметить едва уловимые круги на воде и резко, сильно ударить острогой. Такие приключения вызывали у Санча восхищение и безграничное уважение, но оставались лишь в мечтах.
Их компания вылетала только в заячьи угодья, где добыча была примитивной и беззащитной, а сопротивление проявляла лишь быстротой и ловкостью.
Только на третьем вылете Санчу удалось подстрелить дичь, да и то не матёрого человекозайца, а мелочь, детёныша с короткими ногами, ещё не наловчившегося как следует удирать.
Но это лишь раззадорило стрелка. И вскоре он уже мог похвастать отличными трофеями. Однако время от времени Санч возвращался мыслями к тому первому зайчонку. Ведь можно было его просто поймать, взять живьём. Это было бы очень интересно — заиметь такую экзотическую зверюшку. При том уровне конфиденциальности личной жизни, в его охраняемом доме этот малыш мог бы расти и развлекать семью Санча, можно было бы удивить начальство. Конечно, вывозить живых человекозверей за пределы угодий запрещено. Но люди его положения делают много чего запрещённого, таков порядок вещей. Могут себе позволить, в конце концов.
Эти мысли были скорее беспорядочными мечтами, но однажды оформились в чёткий план. В тот день, когда он увидел крошку. Белокурый зайчонок усердно скакал через поле, длинноногий и гибкий. Это была самка. Он залюбовался и не выстрелил. А после стал наблюдать за ней. На каждой охоте, отстреляв минимум, он летал над угодьями с одной целью — увидеть свою крошку. Сперва ему хотелось её прикормить, приручить и забрать с собой, когда она будет готова. Но по здравом размышлении Санч отказался от этой идеи. Во-первых, крошка могла разболтать другим человекозайцам. Как-то ведь они общаются между собой, хоть и не люди в полном смысле этого слова. Во-вторых, Санча могли засечь свои, и тогда мало того, что объяснений не избежать, так ещё и приглянувшуюся крошку могли пристрелить хозяева угодий, чтоб избежать проблем.
Санч решил держать её в поле зрения и ждать подходящего момента.
Ждать пришлось долго, крошка успела подрасти, теперь она могла бы уже родить зайчат, если б захотела. Хозяева угодий говорили, что самки рожают при первой возможности, потому что в период вынашивания и выкармливания потомства их нельзя отстреливать. Кстати, хозяева чётко дали понять, что нарушение этого запрета не покрыть никаким штрафом. Нарушители попадают в чёрный список во всех угодьях. Навсегда. А для настоящего охотника, каким себя чувствовал Санч, это было бы равносильно смерти.