— Моя жена, бедняга, даже заболела, такое безбожие нельзя прощать, — жаловался Влчек, помалкивая, как и крестьяне, о своем страхе.
Услышав это, панна Пепинка так обрадовалась, что готова была тут же простить Бару. Но батрак опять настроил ее против девушки, сказав:
— Чего уж отпираться, я и вправду испугался, хотя и не из трусливых... и все мы испугались. Вы, пан Влчек, еле до дому доползли... а почтенный пан управляющий свалился на землю, как гнилая груша... Когда оно оскалило на меня зубы, я и в самом деле подумал, что это смерть... ничего тут удивительного нет, ведь в голове у меня немного шумело... я ждал уже, что меня схватит за горло, а оно схватило почтенного пана, подняло его и крикнуло в ухо: «Если еще раз в доме священника появишься как жених, каюк тебе!»
Батрак хотел показать на пане управляющем, как Бара его схватила, но тот уклонился, а лицо его все время меняло цвет от красного до фиолетового.
Панну Пепинку это страшно обидело, а крестьяне, за то, что Бара проделала с паном управляющим, простили ей свой конфуз. Разбирательство отложили до утра. Пан управляющий остался в доме священника, но едва рассвело, он уже был по ту сторону поля.
Когда утром Элшка услышала, на что отважилась Бара ради нее, она стала умолять дядюшку и Пепинку, чтобы они ее простили, потому что сделала она это, желая избавить Элшку от пана управляющего. Однако панна Пепинка не хотела отказываться от своего плана, а за то, что Бара так унизила пана управляющего, не могла она ее легко простить.
— А если ты за пана управляющего не выйдешь, нитки от меня не получишь, — пригрозила она Элшке, но та в ответ лишь пожала плечами.
Пан священник был не так упрям, он не хотел принуждать племянницу, однако полностью простить Бару сам не мог. Элшка с удовольствием пошла бы к Баре, но не посмела.
Якуб ничегошеньки не знал о проделках своей дочки. Утром, как обычно, взял рожок и отправился собирать стадо. Но к его удивлению, — словно за ночь пал весь скот либо все батрачки проспали, — ни одни ворота не распахнулись. Он вплотную подходил к домам, трубил в рожок так, что мертвые бы проснулись в своих могилах, и хотя коровы ревели, никто не шел их выпустить. К Якубу вышли батрачки и сказали:
— Вы, Якуб, больше не будете пасти стадо, другой пасти будет.
«В чем дело?» — подумал Якуб и отправился к старосте. От него он и услышал, что происходит.
— Против вас, Якуб, мы ничего не имеем, но ваша Бара дикая, и женщины боятся, что колдовством своим она навредит коровам.
— Разве когда-нибудь от нее был вред стаду?
— Нет, но теперь Бара могла бы мстить.
— Оставьте мою дочь в покое, — рассердился Якуб, — если хотите, чтобы я был у вас пастухом, буду вам служить, а если нет, тоже хорошо, свет велик, а господь бог нас не оставит!
— К добру это не приведет.
— Ну, вот и отдайте стадо другому пастуху, кому захотите. Наверное, за всю свою жизнь Якуб так не гневался и столько не говорил, как в тот раз. И пошел домой.
Бары дома не было. Якуб отвязал Лишая, а мычавших корову и быка, которых обычно брал в стадо, оставил в хлеву и пошел к священнику.
Бара стояла перед ним.
— Это ты нарядилась привидением?
— Я нарядилась, ваше преподобие, — храбро отвечала Бара.
— А зачем?
— Я знала, что пан управляющий трус, и хотела попугать его, чтобы он не мучил Элшку, она его видеть не может, если ее заставят выйти за него замуж, она умрет.
— Запомни — никогда не гаси огонь, который тебя не жжет. И без тебя все уладилось бы. Скажи, а как тебе удалось с мостика исчезнуть?
— Ладно, скажу, ваше преподобие. Сбросила я с себя тряпки и юбку, прыгнула в реку и проплыла под водой, так, что меня никто не видел.
— Проплыла под водой! — всплеснул руками священник. — Ну и девка! Да еще ночью! Кто тебя этому научил?
Удивление пана священника показалось Баре довольно смешным.
— Э-э, ваше преподобие, отец показал мне только, как надо двигать руками и ногами, остальному я научилась сама. Тут нет ничего хитрого... Я в реке каждый камень знаю, чего же мне бояться?
Пан священник прочел еще Баре длинное нравоучение, потом послал ее в людскую ждать приговор. Он посоветовался со старостой, сельскими советниками, с паном учителем, и было решено, что коль Бара вызвала всеобщее возмущение и так много себе позволила, наказать ее следует публично. Наказание ей определили такое: она должна была целую ночь просидеть одна в запертой часовне на кладбище. Все сочли наказание суровым, но, мол, если уж она такая смелая, никого и ничего не боится, пусть узнает, что такое страх.
Панне Пепинке это решение не понравилось, Элшка пришла от него в ужас, а женщины в страхе содрогнулись от такого приговора. Даже жена церковного служки готова была простить Бару и считала, что та уже будет достаточно наказана, узнав решение. Одну лишь Бару приговор не тронул, больше всего ее огорчило, что деревня прогоняет отца. Она уже слышала, как с ним обошлись.