ДИКАЯ БАРА
Перевод с чешского Ф. Боголюбовой и Н. Нагорной
Обложка - художник Н. Шеберстов
примечания верстальщика fb2
Государственное издательство художественной литературы
Москва, 1954 г.
1
Вестец — большая деревня, есть там и церковь и школа. Около церкви дом священника, а рядом с ним хата церковного служителя; сельский староста живет тут же, в центре деревни, а на самой окраине стоит избушка деревенского пастуха. За избушкой тянется большая долина, защищенная с двух сторон холмами, поросшими по большей части хвойным лесом. Здесь и там виднеется то вырубка, то зеленая лужайка, на которой разбросаны белостволые, со светлозеленой кроной березы, похожие на девушек в лесной семье; кажется, сама природа вырастила их здесь для того, чтобы развеселить эти угрюмые ели и пихты, важные дубы и буки. Среди долины, между лугами и полями, извивается река — она протекает прямо за пастушьей хатой; берега ее густо поросли ольхой и вербой.
Деревенского пастуха звали Якубом. В этой избушке на окраине и жил он со своей дочерью Барой. Якубу было шестьдесят лет. Бара была его первое и единственное дитя. Отец, разумеется, мечтал о сыне, который продолжил бы его род, но, когда Бара подросла, Якуб перестал жалеть об этом. Она стала для него милей сына, и он часто думал: «Пусть она и девочка, но все же мое собственное дитя; я могу, как все люди, умереть спокойно, имея эту ступеньку в рай».
Якуб был родом из этой же деревни. Оставшись сиротой, он с малых лет должен был работать. Сначала Якуб пас гусей, потом был гуртовщиком, скотником, погонщиком волов, батраком, пахарем, пока не достиг наивысшего положения, доступного ему, сделавшись деревенским пастухом. Это уже была настолько хорошая служба, что он мог жениться. Якубу дали пожизненно хатку, дрова крестьяне привозили ему прямо на двор, он мог теперь держать даже корову, а хлеба, масла, молока, яиц и всякого варева он получал на неделю. Кроме того, каждый год ему давали полотна на три рубашки, две пары штанов, две пары башмаков, куртку и широкополую шляпу, а раз в два года — кожух и суконный плащ. На большие праздники он получал много всякого добра. Что и говорить, служба была хорошая. И хотя Якуб был некрасивый, неразговорчивый и хмурый человек, он мог бы найти себе жену, но он ее не искал. Летом он отговаривался тем, что ему некогда засматриваться на девушек — нужно пасти скот, а зимой он вырезал из дерева различные вещички; по вечерам же, когда парни собирались с девушками, он предпочитал посидеть в корчме. Если чьей-либо жене случалось прийти за мужем, Якуб радовался, что за ним некому приходить. Он не обращал внимания даже на то, что над ним часто смеялись, называя его старым холостяком и говоря, что его заставят после смерти в чистилище вить из песка веревки. Так он дожил до сорока лет. И тут ему кто-то сказал, что если он умрет бездетным, то не попадет на небо, потому что дети, мол, ступеньки в рай. Крепко засело это в голове у Якуба; когда же он все обдумал, то посватался к батрачке старосты — Баре.
Смолоду Бара была красивой девушкой. Парни охотно танцевали с ней, и некоторые из них даже ухаживали, да только все это были парни не из тех, что думают жениться, и ни один из них не посватался к Баре всерьез. Когда Якуб спросил, не согласна ли она выйти за него замуж, она подсчитала, что у нее три десятка лет за плечами, и, хотя Якуб ей не очень нравился, дала ему слово, решив: «Лучше свой сноп, чем чужая копна». После недолгих приготовлений староста справил им свадьбу.
Через год у них родилась девочка, которую в честь матери тоже назвали Барой. Якуб почесал затылок, услыхав, что бог послал ему дочь, а не сына. Но бабка-повитуха утешила его, уверив, что дочка похожа на него, как две капли воды. Не прошло и недели со дня рождения девочки, как в Якубовой избе случилась беда. Соседка, забежав в полдень к родильнице, нашла ее полумертвой у очага. Она подняла крик, сбежались кумушки, пришла бабка-повитуха, и они привели Бару в чувство. Оказалось, что Бара готовила мужу обед и, забыв, что родильница в течение сорока дней не должна ни в полдень, ни после вечернего звона выходить из светлицы, стояла в кухне у очага и стряпала. Вдруг, рассказывала она, в ушах у нее зашумело, как в страшную бурю, в глазах стало темно, кто-то схватил ее за волосы и бросил на землю.
— Это была полудница![1] — воскликнули все в один голос.
— А что, если она подбросила своего ребенка вместо Бары,— спохватилась одна из соседок и подбежала к девочке.
Тотчас все столпились у колыбели, вынули дитя, распеленали, осмотрели. Одна сказала:
1