Медленно выхожу из раздевалки. Еще не поздно вернуться и положить на место. На лестнице меня подхватывает толпа — теперь вернуться назад сложнее. Но все еще возможно.
У выхода сидят полицейские. Скучают. По дороге на работу мы проходим через рамку-металлоискатель. А с работы — валим толпой мимо рамки. И полицейские сидят на входе просто так, на всякий случай…
— Девушка!
Это не меня. Иду дальше. Даже головы не поворачиваю.
— Эй, ты! Оглохла?
Меня хватают за рукав. Сосчитав до трех, медленно оборачиваюсь.
Полицейский раздражен: почему это я не подбежала к нему послушно по первому требованию?
— Что случилось? — спрашиваю очень спокойно и вежливо. Сердце лупит, как в барабан, где-то в районе желудка. Нас, вообще-то, предупреждали о такой фишке: выборочный обыск. Кого-то из ребят в самом деле трясли, но меня — никогда. Ну почему, почему именно сегодня?!
Теперь все зависит от моей выдержки. Если он учует, что я трясусь и потею… Это конец.
Он разглядывает меня. Я смотрю ему в глаза.
— Ну-ка, пройди через рамку, — говорит он. Я киваю: такие, мол, пустяки. Отчего же не пройти через рамку? Всегда с удовольствием…
На секунду замираю перед створом металлоискателя. Я не знаю, сработает рамка на мои наушники или нет. Делаю шаг вперед…
Рамка пищит! Орет на всю проходную: поймали вора! Поймали вора!
Полицейский крепко берет меня за руку повыше локтя.
— Что там у тебя?
— Браслет, — говорю спокойно.
Судорожно вспоминаю: по дороге на работу я всегда снимаю широкий металлический браслет с правой руки и кладу на лоток перед контролером. А пройдя через рамку — забираю обратно.
— Сними и пройди еще раз.
Я стягиваю браслет. Снова замираю перед рамкой. Если она сейчас сработает…
Делаю шаг — будто в пропасть. Рамка молчит. Я выхожу из опасной зоны… рамка молчит! Полицейский смотрит испытующе.
У меня трясутся колени. Наушники медленно начинают сползать вниз по ноге. Я чувствую, как они соскальзывают на колено, потом на голень…
— Я могу идти? — спрашиваю чуть быстрее, чем надо.
Полицейский молчит целую секунду.
Проклятые наушники лежат теперь на башмаке, ненадежно прикрытые штаниной. Только бы они не свалились!
— Иди, — говорит полицейский.
Я разворачиваюсь и очень быстро иду к выходу. Чуть подволакивая правую ногу.
— Стой!
Я оборачиваюсь.
Полицейский ухмыляется. Что это, игра в кошки-мышки?!
— Браслет забыла, — говорит полицейский.
На его ладони лежит мой металлический браслет.
Вернувшись домой, я валюсь на койку и несколько минут ни о чем не думаю. Вот дура, а?! Зачем мне новые неприятности, разве старых было мало? Меня же чуть не сцапали, все висело на волоске — из-за каких-то там наушников?!
Отдышавшись, вытаскиваю свой трофей. Внимательно разглядываю.
Сами наушники — мембранки-проводки — меня интересуют мало. А вот плоская коробочка, припаянная с правой стороны — ритм-блок…
Вообще-то, я не очень хорошо в этом разбираюсь. Я же не инженер — я просто пиксель. Но любой пиксель знает, что на входе в ритм-блок наших наушников — какой-то совсем простой сигнал. А уж дело блока — преобразовывать его в тот самый ритм, который заставляет нас так быстро и точно менять цвета. О небесном экране говорят, что он красочный, что в нем бездна оттенков, что изображения перетекают друг в друга почти незаметно… Поглядела бы я на наше энергошоу, если бы каждый пиксель вместо ритма получал тупой приказ: «Синий! Желтый! Белый!»
Опомнившись, я прячу наушники в тайник за вентиляционной решеткой. Мне надо найти Еву. Сейчас это самое главное.
Евина комната не заперта. Там пусто. Вещи валяются как попало — на Еву не похоже, она аккуратная.
Иду на кухню. Там сидит Игнат — в одиночестве. Волей-неволей приходится с ним заговорить.
— Еву не видел?
Он смотрит настороженно.
— Я думал, она с тобой… Ее с утра нет.
— И с работы не возвращалась?
Игнат вертит головой. Я присаживаюсь на край железной табуретки.
— Ее не было на месте, — говорю, сама не зная зачем.
Игнат широко раскрывает глаза:
— Да?! А где…
И умолкает.
Приближается энергетический час. Евы нет в комнате. По идее, она может подключиться к своему пакету где-нибудь в другом месте… Но я в это не верю.
Как всегда перед энергочасом, думается о плохом. Становится страшно. От жизни ждешь одних только бед и неприятностей.
За пятнадцать минут до двенадцати я вспоминаю, что не проверила почту. Сажусь в велосипедное седло, нажимаю на педали… загорается монитор на руле.
Письмо единственное. От Евы. Вытаращив глаза, читаю: «Завод есть. Он на самом деле есть! Спасибо тебе за все».
И все. Конец.
Это письмо так выбивает меня из колеи, что я чуть не забываю подключиться. Без двух минут двенадцать застегиваю манжету на левой руке, щелкаю разъемом… И тут вспоминаю, что не успела проверить: есть у меня на сегодня пакет или нет? Может, меня за что-то оштрафовали?!
На городской башне начинают бить часы: раз… два… три…
Двенадцать!
От манжеты разливается тепло — к сердцу. К горлу. Перед глазами вспыхивают золотые искры, мерцают, танцуют…
Я улыбаюсь.
Все в порядке. Все живы. И у Евы все хорошо. Даже лучше, чем можно было представить: Ева нашла дорогу на Завод! Она об этом всегда мечтала! Я за нее рада.
И еще я все могу. Петь, танцевать, конструировать…
Я кормлю динамо-мышь специальным кормом из баночки. Запускаю в колесо. Мышь бежит. Колесо вертится. Загорается лампочка над столом.
Я запираю дверь, сажусь за стол и кладу перед собой унесенные с работы наушники.
Через два часа становится понятно, что нужен барабан. Или бубен. Что-то такое просто необходимо. Я прячу в тайник разобранные наушники и стучу в комнату Игната.
Он так рад мне, что готов, кажется, руки целовать.
— Ты?! Заходи… Выпьем чаю… У меня есть вино…
— Некогда, — говорю. — Одолжи-ка мне ролики. Очень надо.
Он разочарован.
Ролики Игната — его сокровище. Он хранит их, чистит, смазывает, сам редко пользуется и другим никогда не дает. Они очень старые, могут сломаться и ремонта не переживут.
— Зачем тебе? — спрашивает Игнат, отводя глаза. Но я уже знаю, что отказать не решится.
— Съездить кое-куда. Я очень спешу, понимаешь?
Я качусь по тротуару, перепрыгивая через канализационные решетки. Ролики — замечательная вещь, но мне на них никогда не накопить денег. Особенно после того, как мы с Евой потратили все сбережения на нелегальный пакет.
Я снова думаю о Еве. Сейчас, когда после счастливого энергетического часа прошло некоторое время, ее письмо уже не кажется мне таким однозначным. «Завод есть»… Могла Ева уйти, не попрощавшись? Слова не сказав? Бросив все? Некрасиво с ее стороны. После того, как мы вместе побывали в такой переделке…
Я вспоминаю контролера, который нас отпустил. Может быть, исчезновение Евы как-то с ним связано?
Я вылетаю за поворот. Посреди площади ребята на роликах играют в гамбу — ухватившись друг за друга, катятся паровозиком. Ведущий резко поворачивает то вправо, то влево, и все за ним. Цепочка извивается змеей, уцепившихся последними мотает из стороны в сторону. Играют обычно до тех пор, пока кто-то не упадет и цепочка не развалится.
Я выжидаю секунду — и присоединяюсь к паровозику последним вагончиком.
Скорость невиданная. Я едва успеваю перебирать ногами, чтобы не налететь на край тротуара. Сороконожка, сложенная из людей на роликах, проносится через площадь и резко разворачивается перед большой витриной. Меня заносит, я бьюсь о витрину плечом: она гудит, как бубен, но не бьется. Гамба катится дальше. Летит вверх тормашками разносчик бутербродов. Катятся упаковки с дринком. Дворник поспешно сворачивает в сторону. Вдалеке слышен полицейский свисток…
Впереди кто-то падает, и на него валятся все остальные. Я успеваю разжать руки, по инерции качусь вперед и чуть вправо: мимо кучи-малы. Ребята пытаются встать, кто-то ругается, кто-то смеется. Полицейский свисток все ближе. Я успеваю махнуть рукой парню-заводиле (он, как и я, сумел удержаться на ногах). Он машет мне в ответ.