Кто занимается или наслаждается рукоблудием – где, когда: претензии прямые и ответные, пустые сплетни обо всех подряд.
Если мисс Мэри Патни-атни-атни встанет спиной к тебе в своем черном платье-атье-атье на фоне сумеречного неба, при определенном освещении будет казаться, что в ней двенадцать сквозных дыр.
И выглядеть она будет двухмерной.
Выглядеть будет бесплотной.
Кому жарко, кому не жарко. Кто в кого втюрился: обвинения и отрицания.
Фантом, сон, видение, кошмар, призрак.
Заплатить монетку-нетку-нетку, чтоб взглянуть как слон-лон-лон прыгнет на балкон-кон-кон.
Так мы что, корпус девственниц? А она как же? Шутишь, что ли?
Мисс Мэри Патни-атни-атни ходит в черном платье-атье-атье…
Заберите меня отсюда.
16
Уходить в одиночку никому не разрешается. Но если я не схожу прогуляться и не сбегу от болтовни, толкотни, запахов, смешков, жалоб и молчания Лу, у меня поедет крыша. Мне нужно время, чтобы во всем разобраться. И самый близкий, а потому безопасный укромный уголок, какой я только знаю. Холодно, но я как следует утеплилась. Многослойная одежда. Пуховик. У всех они одинаковые, от одного и того же поставщика спортивной одежды, только по биркам с фамилиями можно различить, где чей.
Солнце почти село. Время делать уроки, но я придумала себе головную боль и официально ушла отлеживаться в корпусе. Фокус с головной болью обычно прокатывает, особенно с учителями-мужчинами. Они боятся отказать, на случай, если вдруг «голова болит» на самом деле означает «месячные», и потом придется разбираться со страшной психологической травмой и чудовищной протечкой прямо в классе. Свет падает с неба, как вздох, окрашивая его в разные цвета от синего до лавандового, украшая звездами. Воздух такой холодный, чистый и эвкалиптовый, что ощущается как нечто лечебное. И только я вздыхаю свободно и проникаюсь чувством, что я наконец-то одна, как рослая угловатая фигура вырастает откуда-то, будто из-под земли.
– Знаешь, чем это здесь так хорошо пахнет, Сибилла? – Майкл всегда начинает разговор так, будто продолжает предыдущий, который мы не закончили. Так что наша беседа, в сущности, длится целых двенадцать лет. – Землей. Это запах земли – насыщенный. Зрелый. Плотский.
– Прямо как у Лоуренса[8].
– Да, этим словом он злоупотребляет. Так ты заметила?
– Землю я еще не нюхала, – я поворачиваюсь и принюхиваюсь. Неплохо. Даже здорово. Сочный, грибной, густой запах. – Пахнет темно-коричневым.
– Точно, – Майкл в восторге. Приятнее всего знать, что он может мне довериться – это как быть самой собой, даже не думая притворяться.
– А каким бы словом ты описала этот запах?
Еще раз старательно принюхиваюсь.
– «Землистый», – говорю я и смеюсь. – «Землянистый». «Землянутый». Как твой корпус? Все в порядке?
– Да. А твой? Ты с Холли?
– Угу.
Мы до сих пор толком не знаем, кто где живет. За все время было лишь меньше десятка отчаянных просьб о переселении в другой корпус, и только если соседями оказывались заклятые враги. Остальные знают, что придется смириться.
– А ты с Хэмишем… и Беном Капальди? – я проглатываю его имя, надеясь, что Майкл не заметил, как дрогнул мой голос в попытке говорить беспечно.
– Ты ведь на самом деле не собираешься встречаться с ним, да? – спрашивает он.
– Конечно. Ты что, шутишь? Ни в коем случае.
– Так, значит, это правда?..
– Да, – умираю, как хочется спросить, упоминал ли Бен обо мне. Вдруг Майкл впервые в жизни прислушался к пустому трепу. Но я сдерживаюсь.
– Странный выбран момент, – он бьет каблуком в одно и то же место, выдавливая в земле полумесяц.
– Думаешь, он поцеловал меня из-за того щита?
Друг пожимает плечами.
– До щита же не целовал.
– Да это была просто дурацкая выходка на вечеринке. Она ничего не значит.
Майкл смотрит на меня так, будто заглядывает в душу. Он прекрасно знает: я произношу реплику, которую считаю наименее рискованной с точки зрения публичного унижения. С каждой секундой становится все темнее.
– Просто он недостаточно умен для тебя.
– Он умный.
– Не согласен.
– Майкл, у него весь класс по струнке ходит. Даже не знаю, кто его обожает сильнее – девчонки или парни.
– Тошнотворный портрет будущего лидера класса. Слишком уж он рвется во всеобщие любимчики.
– Это еще не значит, что он болван. Просто он прагматик.