Поспешив, через час они смогли добежать до уже знакомой улицы, на которой стоял небольшой, но очень ухоженный дом, с гранитными стенами и садом вокруг. Было уже за полдень, но солнце постоянно пропадало за обрывками грязных облаков. Возможно друзья очень вовремя покинули место своего трехдневного пребывания, так как прохладный ветер предвещал непогоду.
Убедившись, что поблизости нет ни души, они прошли на участок дома и уперлись во входную дверь. Ключ идеально подошел в замочную скважину и, провернувшись три раза, открыл дом. Как и снаружи, в нем не было ничего лишнего — Логуст Картиус был приверженцем простого изящества. В глаза бросался только один очевидный факт: разбросанные вещи и жуткий беспорядок, который оставили после себя те, кто бывал «в гостях» у Дорфов и Вудуортов.
— Да-а-а уж, — протянула Эйприл, когда они и шагу еще не сделали по дому, в котором неделями ранее произошло страшное убийство. — Даже кровь еще осталась… его ранили ножом?
— Не знаю. Мортус сказал, что тело Картиуса забрали специальные люди, прибывшие из Ноутлиса, а приводить в порядок места преступлений должны другие люди… И они уже задерживаются на неделю!
— Кровь повсюду, — сморщилась Эйприл. — У меня в Окраине была подружка одна, так ту рвало только при одном виде цвета крови! Мы над ней вечно подшучивали… Здесь бы ее ожидал обморок.
— Идем.
Дикен повел ее в поисках ванной комнаты. Именно там, по словам Мортуса, настигла смерть хранителя карт Ноутлиса. Каждый выходец из этого таинственного и надежно упрятанного города-академии знал, что грамотное преступление никогда не оставляет после себя следов, а уж если речь зашла об убийстве неприкосновенного Картиуса, то Хитрион точно возвращался сюда, чтобы оборвать все ниточки, ведущие к нему.
Как и предполагалось, большое въевшееся в пол кровавое пятно находилось прямо посередине уборной. Рядом лежало настенное разбитое зеркало, которое Логуст, должно быть, опрокинул, мучаясь в последние минуты жизни.
— А вот и она! — произнес Дикен, указывая на медную начищенную мыльницу, стоящую на раковине. Внутри лежал кусок высохшего мыла в густой смеси мыльной воды. — Я тебе не сказал, Эйп… На пальцах Логуста нашли остатки мыла, и именно поэтому я так хотел прийти сюда!
— Думаешь, там что-нибудь есть? — спросила Эйприл, заглядывая через плечо друга. — Только не трогай ничего руками! Представляешь, если на нас еще сбросят обвинения в убийстве этого Картиуса…
— Я аккуратно, — уверил он, — не просто так это все… Человек доживает последние минуты жизни и напоследок моет руки? Глупо как-то! Причем только на правой руке нашли мыло…
Пока Дикен ковырялся в мыльнице, Эйприл задумалась, с улыбкой вспоминая, как каждый раз после горячей ванны оставляла на запотевшем зеркале послания мылом для Генри. Увидеть эти послания можно было только тогда, когда зеркало снова запотевало от горячего водяного пара, поэтому они с братом без страха вели вражескую переписку, с использованием самых гадких слов.
Эйприл мгновенно бросилась к кранам и во всю мощь выкрутила горячую воду.
— Дикен! — крикнула она, сквозь шум воды. — Я закрою все щели и дверь, а ты бросай свою мыльницу и собирай пока разбитое зеркало на полу!
Быстро смекнув, что происходит, он поспешил разгребать осколки.
Все верно, только выходцы из Ноутлиса знают, что все следы будут уничтожены после их смерти, и только они же знают, как оставить такой след, который скрыть не получится. Да, Логуст Картиус был смертельно ранен и в обмен на жизнь должен был сознаться, что на болотах закопано нечто важное. И он выбрал смерть… И сопротивляться его выбору было бесполезно, поэтому убийца Хитрион бросил хранителя карт изнемогать от боли прямо здесь одного. И вернулся гораздо позже, когда черное дело было сделано! Но какое дело ему было до пальцев и разбитого зеркала, которое Логуст мог просто опрокинуть случайно на себя? Обыскав карманы и всевозможные ящики, возле которых еще была кровь, он скрылся…
Зеркало было уже почти как новое. Осколки идеально вписывались в пустую раму и вскоре Дикен и Эйприл встали рядом, ожидая пока горячий пар заполонит всю ванную комнату. Они молчали и лишь с тревогой переглядывались. Сердца стучали так сильно, что груди становилось больно.
Наконец, когда с трудом можно было разглядеть вытянутую руку, они склонились над собранным зеркалом. На нем не запотели только несколько букв, которые были наспех выведены мыльными пальцами: БЕЛЛИНГ.