Иврайна поднялась на ноги, пошатываясь от явленного ей откровения.
— Иврайна! — Окрик Визарха был преисполнен тревоги, однако, когда телохранитель шагнул к Открывающей Седьмого Пути, она лишь молча отмахнулась, чтобы не потерять ход мысли, от восхитительности которой у нее мурашки шли по коже.
Неужели она все это время неверно подходила к проблеме? Иврайна считала очевидным, что ее задача заключалась в объединении старушечьих мечей, чтобы Иннеад восстала из дремы и уничтожила Великого Врага. Но что, если старушечьи мечи являлись всего-навсего средством, а не целью?
Иврайна была известна как Дщерь Теней. Могла ли она оказаться лунным аспектом Иннеада, смертной реинкарнацией Лилеат? Если так, то, возможно, ключи Морай-Хег были просто средством для нахождения Матери и Старухи?
Иврайна подумала об Эльдраде. В молодости его называли Оком Незримых Судеб. Он был таким могущественным, что единственной пеленой, которую Ультран не мог прозреть в клубке, была лишь сама смерть. И даже ее он попытался преодолеть, дабы привести Иннеада на пески Когерии.
Мог ли он олицетворять Старуху? Ясновидцы выступали духовными наследниками старого жречества Морай-Хег, собирателей судеб, которые в доминионе альдари играли роль оракулов. Сам Эльдрад стал поворотной силой в превращении древнего поклонения в руническое знание, что распространилось вместе с азурианским Путем. Конечно, он старел, и по его венам растекалось кристаллическое проклятие всех ясновидцев, однако долголетие Эльдрада считалось исключительным. Возможно, то, что ясновидец считал упорным нежеланием умирать, в действительности имело божественные корни?
Знал ли он?
Иврайна посмотрела на своих спутников и теперь, вооруженная этим пониманием, увидела их с другой стороны.
Ее взгляд привлек к себе Мелиниэль, сидящий на одной из лавок со сложенными на коленях руками, в полной броне и прислоненным к стене копьем. Но внимание ее было обращено не на самого автарха, но на драгоценность у него в груди. Камень Кхаина, знак того, что теперь Мелиниэль был носителем Осколка Войны — величайшей аватары Каэла Менша Кхаина, владельца подлинного клинка Анарис, которым был убит Эльданеш.
А другие, здесь отсутствующие? Арлекин Идрэси Сна-Копье, воплощение Смеющегося бога? Как насчет ее союзницы с Ияндена, Иянны Ариеналь? Символом ее рукотворного мира являлось пламя Азуриана, отца самих богов, лорда возрожденного феникса…
А остальные? Хоек и Курноус? Гея и Иша? Возможно, пятый старушечий меч не откроется ей до тех пор, пока не соберется весь пантеон.
Это имело грандиозный и одновременно ужасающий смысл. Разве сами боги не имели душ? Когда Великий Враг попытался поглотить творцов альдари, ему не удалось пожрать их всех. Цегорах спасся, Кхаин раскололся на аватары. Могли уцелеть и другие фрагменты. Частицы каждого бога рассеялись среди расы альдари, снова и снова перерождаясь в смертных телах, как души самих альдари.
От тяжести осознания она едва не лишилась чувств.
Визарх оказался рядом с ней, Мелиниэль тоже поднялся со скамьи, и Иврайна поняла, что упала на колени. Алоринис с шипением заметался из стороны в сторону, не давая другим подойти ближе.
В ее мысли вдруг закралось сомнение, сменив упоение холодной тошнотой.
Может, она обманывала себя? Не так давно Дщерь Теней была готова погибнуть во имя цели, а теперь выдумывала что-то насчет перерождения богов. Внутри Иврайны начали бороться вера с неверием, раздирая ее разум до тех пор, пока обе концепции не размылись, и у нее в глазах не помутилось.
Она с трудом поднялась на ноги и в тот же миг испытала через Шепот чувство разъединения: «Рассветный парус» покинул «Сон Иннеада» вместе с остальной находившейся на борту флотилией. Иврайна вновь сосредоточилась на открывающемся с линкора виде на Агариметею, который и запустил цепочку ее размышлений. Битва вот-вот начнется, и она не могла позволить себе отвлекаться.
Для себя Иврайна решила, что откровение было настоящим, но пока она не могла раскрыть это знание остальным. Похоже, они не подозревали о своем божественном наследии, и, быть может, по веской на то причине. Мифы о богах полнились обманом, раздором и предательством. Лучше, чтобы никто из них не ставил более высоких целей, чем служение Иннеаду. Да и если она расскажет о своем новом видении, поверят ли они ей?
— Я в порядке, — расправляя одеяние, заверила провозвестница остальных.
Алоринис подтвердил ее слова довольным мяуканьем и умылся лапой. Иврайна не стала пускаться в объяснения. В Комморре она быстро усвоила, что часто лучше не говорить ничего, чем говорить неправду, которую можно опровергнуть.