Судя по всему, Хакуин был особенно близок к своей матери. Он описывает ее как "простую, добрую по характеру женщину... которая находила удовольствие во внезапных порывах доброты и сострадания". Отправляясь на молитву в местный храм школы Нитирэн, она брала его с собой. Совершенно очевидно, что глубокая религиозная натура этой женщины оказала глубочайшее влияние на ее младшего сына. Несмотря на то, что Хакуин, избрав религиозную жизнь, обратился к школе дзэн, его попытки реформировать учение школы Риндзай, которые он не оставлял всю свою жизнь, отмечены множеством особенных черт, имеющих больше сходства с воинственным энтузиазмом проповеди Нитирэна, нежели с тем стилем учения, который традиционно ассоциируется со школой дзэн. Его исключительная энергия и осознанная решимость может быть, по крайней мере отчасти, объяснена средой, в которой он оказался в детстве.
В записках о юных годах Хакуина содержится множество эпизодов, включенных в них специально для того, чтобы показать, что с самого раннего возраста, даже еще до рождения, его отличала склонность к религиозной жизни. В целом эти истории вполне правдоподобны, однако они содержат необходимые элементы обычной японской агиографии, так что мы не знаем наверняка, когда и как Хакуин обратился к вере. Во всех своих рассказах он особо подчеркивает, что в возрасте одиннадцати лет его охватил крайний ужас, когда он узнал о знаменитой проповеди Нитирэна, описывающей в деталях ужасные наказания, которые падают на головы грешников, оказавшихся в Восьми горячих адах. С этого самого времени его начал мучить страх, что он сам может встретится лицом к лицу с таким ужасным возмездием. Сам Хакуин говорит нам, что именно страх заставил его искать средства избежать столь печальной участи. Сильное впечатление на него произвели рассказы о буддийских священнослужителях, великая добродетель которых позволила им пройти через тяжелейшие испытания, невыносимые для простых смертных, и Хакуин сам принялся соблюдать правила их религиозных упражнений. Он вставал с первым криком петухов, читал сутры, обливался ведрами холодной воды, совершал поклоны, молил богов о помощи. Если верить "Жизнеописанию", эти юношеские попытки религиозной практики продолжались несколько лет и не привели к заметным результатам. Связав свой неуспех с возбуждающей силой и омраченностью, которые являются неизбежными свойствами этого мира, он заключил, что единственным шансом спастись от ада и его мук является буддийское духовенство - чистый и незамутненный мир, в котором он будет волен посвятить свое время и внимание исключительно интересам веры.
Посвящение и первые странствия
(1699-1708, 14 лет - 23 года)
Родители Хакуина, которые поначалу были против самой мысли о том, чтобы отдать сына в монахи, к четырнадцати его годам, наконец, смирились с неизбежным. Они привели мальчика к Танрэю Содэну, старейшему из местных священнослужителей прихода храма Сёиндзи, для того, чтобы он провел посвящение. Несмотря на то, что Хакуин позже описывал Танрэя как "свободомыслящего и весьма способного священнослужителя", в "Диком плюще" он делится робким признанием в том, что тот в действительности принадлежал к "племени учителей дзэн не-деяния", чье пагубное влияние на современный ему дзэн сам Хакуин безапелляционно считал расшатыванием истинной и освященной временем традиции.
По тем или иным причинам (обычно указывают на немощь и почтенный возраст Танрэя) Хакуин был почти сразу же отослан в братский храм Дайсёдзи, находящийся в соседнем городе Нумадзу. Следующие три или четыре года он прислуживал местному наставнику Соку-до Фуэки, в качестве молодого послушника исполняя всякую черную работу и укрепляя свои знания в классическом китайском языке, языке буддийских текстов, изучение которого являлось важной частью образования.
Одним из прочитанных им еще в Дайсёдзи трактатов стала "Сутра лотоса", самая знаменитая и популярная из всех махаянских сутр. Она также занимала центральное место в писаниях школы Нитирэна, буддизм которой исповедывала мать Хакуина, так что он, очевидно, к тому времени был до некоторой степени знаком с содержанием этого трактата. Тем не менее известно, что Хакуин, проштудировав ее от начала до конца, испытал глубокое разочарование, обнаружив, что она "содержит в себе только простенькие рассуждения о причинах и следствиях, и ничего больше". Он более не обращался к "Сутре лотоса" и оставался при своем мнении в течении почти четверти века, до той самой ночи, когда он испытал последнее, окончательное просветление. Именно тогда он, наконец, постиг глубину ее смысла и понял, почему ее называют "царицей сутр", величайшей из буддийских проповедей.
В восемнадцать лет Хакуин покидает Дайсёдзи и направляется в монашеский зал для упражнений при храме Дзэнсодзи, расположенный неподалеку от Хара. По его собственным рассказам, он пустился в путь, полный надежд, намереваясь начать, наконец, настоящее обучение. Его воображение было полно рассказов о трудностях, которые были преодолены в борьбе за достижение просветления выдающимися дзэнскими наставниками прошлого. Однако эти надежды не оправдались. Он обнаружил, что, вопреки его ожиданиям, монахи Дзэнсодзи вовсе не занимаются многодневными изнурительными медитациями. Они попросту изучают тексты, собрания дзэнской поэзии. Такова была его первая встреча с теми, с кем ему придется часто сталкиваться на протяжении странствий и кого он с презрением называл "поставщиками молчаливого дзэн не-деяния".
Вскоре вслед за этим его поразил второй удар, возможно, даже более впечатляющий. Главный настоятель храма в одной из своих лекций обратился к стиху, касавшемуся жизни великого дзэнского наставника Янь-Тоу. Замечание священнослужителя заинтересовало Хакуина, и он отправился в книгохранилище с целью узнать больше о жизни Янь-Тоу. Тогда он и узнал, что тот был убит разбойниками, причем предсмертный его крик, когда ему рубили голову, был слышен на расстоянии десяти миль. Юный Хакуин никак не мог понять, каким образом он, обыкновенный монах, может надеяться избежать адского огня и мук в будущем, если даже великий наставник прошлого неспособен был защитить себя от разбойников этого мира. Это открытие развеяло все надежды и чаяния, которые Хакуин возлагал на буддийское духовенство. Дзэн потерял для него всякий интерес. Он и все, что с ним связано, стали вызывать у Хакуина чувство сильнейшего отвращения: "Один только вид сутр или буддийских изображений мог вывернуть его желудок".
Но Хакуин отверг самый очевидный план дальнейших действий - признать свои ошибки и вернуться домой, - поскольку он был "слишком унизительным, чтобы об этом вообще думать". Ему предстояло решить, чему теперь посвятить свою жизнь. После недолгих колебаний он убедил себя в том, что, поскольку он бессилен повлиять на свою судьбу в будущей жизни, он будет наслаждаться настоящей до тех пор, пока это будет возможно. Чувствуя природное призвание к ученым изысканиям, Хакуин решил заняться изучением литературы, рисованием и каллиграфией. Эти занятия не просто помогли бы ему избавится от страхов, пронзающих его сознание. Усердно трудясь, он мог бы зарабатывать себе на жизнь как художник или писатель.
Когда Хакуин пребывал в Дзэнсодзи, произошло одно событие, участниками которого был сам Хакуин и молодая девушка. Это событие дает нам редкую возможность взглянуть на не столь внушительную, человеческую сторону личности наставника, которую жития духовных лиц обычно обходят молчанием. Судя по всему, Хакуин отправился на почтовую станцию Эйдзири, чтобы присутствовать на представлении, устроенном труппой бродячих актеров. Собралась большая толпа, поскольку труппа представляла события жизни сорока семи ронинов, произошедшие годом раньше и продолжавшие занимать умы людей того времени. В середине представления места для сидения, переполненные народом, внезапно обрушились, задев и поранив многих зрителей. Увидев, что ряды начинают падать, Хакуин стремительно бросился к девушке, стоявшей неподалеку от него. Его быстрые и умелые действия спасли девушку, следствием чего стала безграничная благодарность ее отца, состоятельного торговца кимоно. Хакуин стал часто появляться в их доме. Он снискал такое расположение главы семейства, что тот стал относиться к Хакуину как к будущему зятю. Родилась даже идея принять его в семью, однако Хакуин, мысли которого и тогда были сосредоточены на духовной жизни, отклонил это предложение.